На голове у него возвышались изящные, извилистые рога, блестевшие серебристым светом, как будто выточенные из самого северного льда. Они мягко изгибались, напоминая о плавных линиях воздушных потоков, и придавали ему вид древнего стража, способного управлять стихией ветра.

Его огромные крылья, раскинутые по сторонам, были почти прозрачными, словно сотканы из легчайшей дымки, и в каждом движении казались живыми, будто дуновение ветра оживляло их. Они тихо колыхались, излучая спокойствие и одновременно силу, которую может подарить лишь ветер.

Лицо Хранителя было выразительным, с глубокими, мудрыми глазами, в которых отражалась древняя тайна. Полузакрытые веки и едва уловимая усмешка говорили о том, что даже во сне он остаётся властелином стихии, а его присутствие внушало и трепет, и умиротворение одновременно.

Морвейн не могла оторвать взгляд. Реальность этого мифического существа, столь далёкого от сказок, наполнила её сердце волнением и трепетом. Она ощутила, как холодок ветра обволакивал её, словно приветствие самого Хранителя, и поняла, что перед ней стоит не просто древняя легенда, а живая сила, способная изменить её судьбу.

Морвейн, чувствуя всю серьёзность момента, тихо приблизилась к Хранителю Ветра. Она опустила взгляд, склоняя голову в знак глубочайшего уважения. Голос её был тихим и проникновенным, когда она произнесла:

— О, великий Хранитель ветра, даруй мне знак своей благосклонности…

Но Хранитель, погружённый в глубокий, почти гипнотический сон, лишь слегка пошевелил мощные крылья, словно игнорируя её присутствие. Его белоснежная шерсть блестела в тусклом свете пещеры, а величественные рога и прозрачные, как дымка, крылья оставались немыми стражами древней силы.

Морвейн стояла неподвижно, наблюдая за безмолвным гигантом, и в её душе вспыхнуло чувство двойственного трепета — одновременно уважение к этой мистической сущности и боль от осознания, что её слова, наполненные надеждой, остаются без ответа. Эта тишина говорила о многом: о вечном спокойствии Хранителя, о том, что для него мир кажется слишком обыденным, чтобы тревожить его покой, и о том, что её путь только начинается.

Кот-призрак, устав от долгого безмолвного наблюдения, раздражённо порывисто взмыл к спящему Льву. Он начал громко шипеть и теребить ухо Хранителя, пытаясь разбудить его, словно думая: «Проснись, проснись, пора действовать!»

Морвейн, застигнутая врасплох таким неуважительным поступком, резко повернулась к коту и, полная негодования, шикающе возразила:

— Как можно так обращаться с Великим Хранителем ветра?

Её слова, наполненные уважением и тревогой, повисли в воздухе. В этот момент ленивый Хранитель, подрагивая от раздражающих звуков, медленно открыл глаза. Его взгляд, пронзительный и грозный, одновременно излучал усталость и величие.

— Кто осмелился потревожить мой покой?

Эти слова, сказанные с грозной строгостью, но в то же время с явной леностью, заставили даже кота-призрака замереть на мгновение, а Морвейн с замиранием сердца ожидала ответа от Хранителя, понимая, что теперь всё зависит от его решения.

Кот-призрак, не дожидаясь ответа от Морвейн, поднялся ближе к Хранителю и, сверкая насмешливым взглядом, громко произнёс:

— Ну-ка, ленивый старик, хватит валяться в обнимку с пылью! Разве ты не знаешь, что пора проснуться и вспомнить, кому ты служишь?

Его голос был ядовито резким, и в нём звучала явная неуважительность. Даже тень усмешки мелькнула на его лице, когда он добавил:

— Или тебе нужно ещё пару веков поспать, чтобы осознать, что мы здесь не для того, чтобы слушать твой храп?

Хранитель, встретил этот вызов с ленивым видом, словно пытаясь понять, насколько дерзок этот призрачный насмешник. Затем Величественный лев вновь закрыл глаза, будто и не слышал раздражённого кота-призрака.

Этот равнодушный жест вызвал бурю негодования у кота. Он, с яростным шипением и дерзким взглядом, приблизился ещё ближе к спящему Хранителю, словно не в силах смириться с тем, что столь священная сила предпочитает сон бесполезным возмущениям.

— Эй, старина, — прорычал кот, его голос был холоден и колюч, — ты серьёзно собираешься продолжать спать, когда нам так нужно твое благословение?

Но Хранитель лишь слегка дернул ушами, словно пробудившись на миг, и мгновенно снова закрыл глаза, вновь отдаваясь сладостной небрежности сна.

Кот-призрак, не получив от Хранителя ни малейшего признака пробуждения, начал говорить всё громче и нагромождать свои насмешливые замечания. Он рассматривал лежащего льва с нескрываемым недоумением и раздражением:

— Слушай, Хранитель, сколько можно валяться здесь, словно кусок льда на зимнем ветру? Твои тихие дремоты мешают нам всем! Тебе ничего не надо? Не хочешь хотя бы подняться, чтобы поразмыслить о великой силе ветра, или ты просто не в настроении?

Кот кружил вокруг валуна, где покоился Хранитель, и продолжал:

— Я понимаю, что ты великий и могучий, но даже великие должны отдыхать в меру. Разве не жаль, что твоё величие теряется в бессмысленном дреме? Если бы ты хоть открыл глаза, мог бы увидеть, как мы, смертные и призраки, боремся с трудностями, пока ты продолжаешь валяться, словно забытый реликт прошлого!

С каждой секундой кот казался всё более раздражённым, и его фразы обретали почти механический ритм, как будто он пытался разбудить не просто сонное тело, а древнюю силу, которая должна была действовать. Но Хранитель оставался неподвижным, погружённым в сон, не подавая признаков возмущения.

— Эй, ну сколько можно, — пробормотал кот, бросив презрительный взгляд на спящего льва. — Ты, наверное, думаешь, что твой сон — это твоя священная обязанность, но разве не пора уже показать хоть каплю уважения к нам, кто вокруг борется с реальностью?

Под влиянием нескончаемых насмешек кота, Хранитель, ранее безмятежно погружённый в сон, начал постепенно пробуждаться с явными признаками раздражения. Его белоснежная шерсть, словно замерзшая статуя, вдруг задрожала от внутреннего напряжения. Мощные крылья, которые несколько мгновений назад безмолвно лежали по бокам, начали с лёгким шорохом дрожать, как будто собираясь развернуться в порыве гнева.

Сначала это было едва уловимое движение — едва заметное расширение глаз, в которых теперь появлялся отблеск ярости, словно застывший ветер в пылу бури. Постепенно его массивное тело напряглось: каждая мышца казалась готовой к действию, а глубокий, почти зловещий рык медленно начал нарастать, предвещая надвигающуюся бурю.

Хранитель поднял голову, его взгляд пронзительно остановился на коте-призраке, чей дерзкий тон теперь вызывал не просто насмешки, а явное осуждение. В этой тишине пещеры, наполненной эхом нарастающего гнева, он произнёс глубоким, почти механическим звуком, который отозвался в каждом уголке зала:

— Хватит!

Эти слова, короткие, но полные мощи, казались ударом ветра, пронзающим самую суть происходящего. Взгляд