Аромат этой свободы и уверенности в себе и завтрашнем дне навек впитался в её кожу и волосы, вплавился во взгляд и улыбку.

«На дороге её называли Чокнутой и боялись как огня».

Она и правда не побоялась бы выстрелить, должно быть.

Меж тем и герцогиня наблюдала за мной.

К каким выводам она пришла, мне оставалось только гадать, и оставалось только надеяться, что Уилу эти умозаключения никак не навредят.

— Знаешь?

Она задала всего один короткий вопрос.

Разумеется, можно было сделать вид, что я не понимаю, о чём речь. Потянуть время в ожидании, что вернётся Монтейн или она сама бросит мне подсказку.

Вместо всего этого я кивнула и, садясь в оставшееся свободным кресло, ответила честно:

— Да.

— Хорошо, — Ханна побарабанила пальцами по подлокотнику, глядя в пространство, и только потом посмотрела на меня. — Потому что меня нет сколько-нибудь приличной версии происходящего для непосвящённой девицы, а эти двое не трудятся её придумать.

Я всё-таки рассмеялась.

Ничего весёлого ни в сложившейся ситуации, ни в этом разговоре не было, но этой единственной фразой она довела все мои страхи почти что до абсурда.

Ханна встала, чтобы налить нам чай, а я постаралась держать спину прямо, чтобы хотя бы тут не ударить в грязь лицом и не опозорить барона своими манерами.

— Удо ничего ему не сделает. Это я могу обещать.

Она вернулась на диван и снова смотрела на меня прямо как будто ждала от меня таких же гарантий, и мне оставалось только малодушно отвести взгляд в сторону окна.

— Он пришёл не воевать. Если бы я знала, что речь идёт о герцоге Керне, никогда не позволила бы ему поехать сюда.

— Ты давно его знаешь?

Она склонила голову набок, с очевидным трудом сдерживая абсолютно искреннее удивление.

Мне пришлось запретить себе трусить.

— Герцогиня…

Я повернулась к ней, сбитая с толку тем, что не могла ответить на этот вопрос.

Как давно я знакома с бароном Монтейном?..

Неделю?

Несколько дней?

Мне на полном серьёзе казалось, что он просто всегда был в моей жизни. А ведь так быстро всё произошло…

Ужасающе, до неприличия быстро.

К счастью, Ханна поморщилась, кажется, вовсе забыв, что о чём-то меня спросила.

— Давай без этого, пожалуйста. И на «ты». Я до сих пор не могу к этому привыкнуть.

Всего каких-нибудь пять минут назад эта женщина представлялась мне почти что божеством, недосягаемым и прекрасным. А сейчас вдруг стала совсем своей.

В таком тоне могли болтать деревенские девочки, сидя на сене тёплой летней ночью.

Или те, кто привык вращаться в самых разных кругах и иметь дело с людьми из любых сословий, не оглядываясь при этом на чины и предрассудки.

Она. Вильгельм.

— Не можешь… — я всё-таки споткнулась на этом обращении. — Привыкнуть быть герцогиней?

Ей ведь и правда должно было быть непросто. Жить, как вольный ветер, лететь куда вздумается, не считаясь при этом ни с законом, ни с нормами приличий, а после — вдруг стать женой настоящего герцога. Ещё и настолько непростого, как Удо Керн.

— Да, — Ханна взяла чашку и кивнула мне на мою приглашая. — Меня всё устраивало так, как оно было, но чёртов Удо настоял на свадьбе. Мне кажется, ему просто нравится сама церемония.

На этот раз мы засмеялись одновременно, и вдруг стало легче.

Две жены герцога Удо умерли, третья сбежала от него к его же старшему брату. Казалось, Ханну тот факт, что она стала четвёртой герцогиней Керн, не смущал ни капли. Если такая женщина полюбила его и верила ему…

Она сделала всего один глоток, а потом поставила чашку.

Неужели тоже волновалась?

— Картина, которую описывал тебе барон, немного не совпадает с тем, что ты увидела, не так ли?

Сформулировать лучше не смогла бы даже я сама, поэтому пришлось просто кивнуть.

Ханна кивнула в ответ и зачем-то расправила подол.

— Я могу сказать тебе, что Удо очень изменился после того, что с ним случилось. Что он многое переосмыслил и на множество вещей взглянул иначе, научился по-новому относиться к окружающим его людям, ценить и беречь их.

Не в силах скрыть изумление, я только моргнула, а герцогиня покачала головой.

— Либо я могу сказать тебе, что Удо Керн всегда останется Удо Керном, чертовски умной, изобретательной и абсолютно непредсказуемой сволочью с собственными представлениями о чести и справедливости. Как тебе нравится больше?

Себе я могла признаться честно: ни один из предложенных вариантов меня не радовал.

Однако Ханна ждала от меня другого ответа, а та страсть, с которой она говорила о герцоге…

— Ты восхищаешься им, — я почти прошептала это.

Она вдруг улыбнулась озорно и искренне:

— Почему бы ещё я была с ним?.. Я хочу кое-что показать тебе.

Прежде чем я успела опомниться и ещё о чём-то её спросить, Ханна, ничуть не смущаясь, расшнуровала свой корсаж и спустила платье с плеча.

Едва не вспыхнув от такой откровенности, я задохнулась, увидев то, что она готова была доверить мне. Глубокое, оставленное с чудовищной жестокостью клеймо справа подмышкой. Волчий профиль — как печать, как символ того, что она принадлежала кому-то как вещь, как животное.

Герцогиня же с потрясающим спокойствием позволила мне насмотреться вдоволь, а потом стала столь же невозмутимо приводить себя в порядок.

— Его можно свести. Это не сложно, мы с Мирой справились бы сами. Но я решила оставить.

Затянув ленту почти небрежно, она подняла на меня ясный взгляд.

Мне хотелось от неё отвернуться. Закрыть лицо руками, закричать — сделать что угодно, лишь бы не думать о том, какую боль ей пришлось выдержать, когда с ней делали это. Не помнить о той лёгкости, с которой я намеревалась затащить в постель её мужа, ни секунды не задумываясь о том, каково придётся ей, если он согласится.

Стало так чудовищно стыдно, что у меня вспыхнули щёки.

— Почему? — я спросила на выдохе, имея в виду и клеймо, и её странное желание пойти со мной на такую откровенность.

Ханна пожала плечами и откинулась на спинку дивана.

— Потому что оно сводит Удо с ума. Напоминает ему о том, что тот, кто посмел мучить меня и считать своей, мёртв. А он