— В нём, в нём…

Она немного помолчала, Василий очень надеялся, что не подыскивала ложь.

— Я не могу вам рассказать, — точно. По-другому и быть не могло. Не могла такая барышня оказаться по одну с ним сторону. — Не сейчас, я обязательно расскажу, но потом.

Ну уж спасибо! Не нужно мне никаких “потом”! Только как бы лучше о ней доложить… жалко дурочку. В кабинетах Гороховой 2 церемониться с ней не будут, ни за красоту, ни за обаяние…

— Если вы пообещаете мне, что отречётесь от ваших идей, от того, что привело вас туда, что отныне вы забудете о всех ваших идеалах и станете верноподданной Русского Государя, — Василий опустил, что в таком случае он просто не доложит о ней, но проследит, чтобы девица больше не якшалась с подпольщиками и говорунами.

— Сдурел? — он сам то же и подумал, когда услышал. Уж подобных слов от такого ангела он никак не ожидал. Опешил. — Простите! — смутилась она и снова схватила его за локоть, который было бросила. Продолжила шёпотом: — я не имею никакого отношения к политике! Чем угодно могу покляться! Я была там исключительно из личной… глупости. Это случайность.

— Журналистка? — даже если и так, даже если она и не из компании студентов, говорунов, террористов. Не обязательно напрямую играть в политику, чтобы оказывать участие.

— Никогда! — он поглядел на неё, не в силах боле игнорировать её пекущий взгляд. — Поверьте мне. Я обещаю, вы обязательно всё узнаете, — ладошка её, в белоснежной варежке, принялась гладить рукав его шинели, — я не интересуюсь политикой, только историей, немножко, — улыбнулась чуть грустно. Странная, непонятная Василию мольба была в её голосе. Словно от веры его зависит её судьба.

Он кивнул. Борясь с желанием вновь коснуться губами губ. И вовремя!

Объект слежки чуть замедлил шаг и вытянул голову, видно, вглядываясь в дом напротив. Пятидесятый номер по Невскому, Василий силился вспомнить, что за жильцы здесь, какие конторы…

— Стойте, — он остановился, притянув к себе несопротивляющуюся барышню. — Делаем вид, что милуемся, а мне нужно подумать.

Издательства… проверенные и более чем надёжные, газета и журнал, проверенные по сто раз… не то… музыкальный магазин какого-то немца, книжная лавка юридической литературы – тоже нет… люди… вспоминай!

И вспомнил, когда человек медленно пошёл по проспекту, наперерез, к этому самому дому.

— Павлов…

— А?

Он проигнорировал, страшась упустить мысль: года три назад в этом доме поселился Владимир Петрович Павлов, в прошлом году занявший пост главного военного прокурора Империи. Но не то главное, а другое: на Павлова открыта откровенная травля газетчиками и чиновниками, которых главный прокурор не мешкая снимал пачками, стоило им только хоть единожды себя скомпрометировать. А по его, Василия, сведениям, Павлов всё чаще и чаще получает письма с угрозами смерти, но ничего не делает – в доме как не было, так и нет охраны, а живёт семья главного военного прокурор Империи жизнью мещан, имея только горничную и кухарку.

И вот всяких сомнительных объектов, кружащих у его дома…

— Вы сказали Павлов?

Василий кивнул.

— Он живёт здесь, — она кивнула на дом, — и сейчас внутри должен быть маленький дворик для семьи, там он выгуливает трёх своих пуделей.

— Что ещё вы знаете? — внезапно сильно он потряс её за плечи.

Девушка замялась на миг.

— На днях его убьют.

— Сведения точные? Кто ваш источник? Организатор?

Барышня чуть пискнула, Василий сразу одёрнул руки.

Ещё один теракт. И каким-то образом она оказалась в это втянута. Сей же час под замок! Неважно куда, на Гороховую, или сразу на Мойку… или к себе, на Большую Конюшенную… пусть посидит. Чуть припугнуть, а там она всё расскажет, как миленькая…

Хлопья снега летят медленно, издеваясь будто – тянут, дают время найтись ей с ответом.

Какая же мерзость и дрянь творится вокруг, если даже вот такое чистое, невинное создание, и то не верит в его страну, в его царя.

Если даже она, рождённая в далёкой Австро-Венгрии, взращённая, чтобы давать жизнь, даже она задействована в отбирании этой самой жизни. И что хуже – и она туда же, мир менять, порядки новые заводить…

— Я не участвую ни в каких кружках, — она сняла рукавичку и голой рукой обхватила его руку в кожаной перчатке. Ладошка утопла в коже и засияла. Два противоборствующих желания: обхватить эту тонкую ладошку, зацеловать каждый пальчик и укутать, спрятать вновь в тепло рукавицы… и второе: сжать до хруста, до боли, чтобы бросила игры и созналась во всём! — Я знаю будущее, — она сама сильно сжала его пальцы, как в капкане, словно страшась, что сейчас он вырвет руку, перебьёт, рассмеётся, не поверит, — знаю, что это нелепо и звучит как чушь, но поверьте мне: его убьют до нового года, это я точно знаю, — штабс-капитан не шевелился, и она продолжила быстро, сбивчиво: — утром, он выйдет выгуливать собак и его застрелят. Матрос, он беглый, не помню, как зовут, потом его схватят, но прокурор умрёт. Ему нужна охрана…

— Что ещё вы знаете?

— Конкретно, немного. В целом – страна падёт. Будет война с Германией, следом за ней гражданская, царя, многих приближённых убьют, вся власть перейдёт к народу…

— Это чушь! — он вырвал руку, — мужик и дня страну не удержит!

— Верно, поначалу. Царя сместит интеллигенция: профессора, адвокаты, богачи, многие дворяне поддержат их… что-то вроде парламента, но потом приедут другие, они сейчас, по-моему, по заграницам: Троцкий, Ленин, они сместят правительство и сделают власть народа, сами останутся де-факто теми же царями.

— Чушь! Невозможно! Пусть сейчас кто-то из дворян и не верит в царя, но чтобы какие-то мещане…

— Будет гражданская война. Красные – народ и белые – дворяне. Вы будете воевать за белых, белые хотели восстановить монархию с Романовым ли, с Колчаком…

— Колчак – географ!

— Это сейчас! — она тоже прикрикнула, словно копируя его тон: — Всех убьют, ты понимаешь? Всех наследников! Брата царя, сына… Колчак, Врангель – они будут управлять белыми. Колчак ненадолго станет правителем, но красные и его арестуют. Ты умрёшь где-то в эмиграции, за границей. Ничего не будет! Не будет твоей России! Все ваши, — она взмахнула руками, показывая, словно, всё вокруг: — дома, дворцы, роскошь, ваша