Стрельцов застыл с каменным лицом. Я обошла его. Прибавила шагу, побежала и тут же замедлилась, запутавшись в проклятых юбках. Да еще, как назло, на краю тропинки обнаружилась сусличья нора и я едва не вывихнула ногу. Стрельцов подхватил меня под локоть, помогая удержаться на ногах.

— Спасибо, — сказала я, но прозвучало это как «пошел к черту», и он тут же выпустил мою руку.

— Вы хотели продолжить обыск. — Я не стала оглядываться. — Пойдемте.

Он не ответил. Просто пошел следом и так и шагал до самого дома. Поднялся за мной в комнату Вареньки, проигнорировал ее обиженную физиономию.

— Начнем.

Я попыталась сделать прозрачной стену, но магия не слушалась. Еще бы она слушалась, когда руки дрожат от злости.

Кто он мне? Какое имеет право лезть в мои дела?

И почему мне не все равно? В прошлой своей жизни я научилась ставить на место любого решившего, что разведенная бездетная учительница кинется ему на шею просто потому, что до нее снизошел некто в штанах.

Так какого рожна я сейчас так бешусь?

— Позвольте, я сам, Глафира Андреевна, — сухо произнес Стрельцов. — Как вы верно заметили, я должен делать свою работу. Ваша задача — наблюдать и предупреждать злоупотребления.

Пришлось отступить.

— Какой же ты сегодня гадкий, Кир! — возмутилась графиня.

— Варвара…

— Я спросила у Марьи Алексеевны, что это за слово.

— И что же она сказала? — Стрельцов бросил на меня взгляд, от которого немедленно захотелось провалиться сквозь землю.

— Она посмеялась. Объяснила значение. Как по мне, это весьма остроумная замена грубости.

— Барышням не следует даже предполагать существование…

Опять двадцать пять!

— Еще Марья Алексеевна сказала, что за свою жизнь она слышала куда менее изящные формулировки, причем из дамских уст. Что Глаша забылась, потому что устала, и на ее месте сама Марья Алексеевна давно бы припомнила любимые выражения второго супруга. В конце концов, всякий образованный человек должен владеть всеми средствами языка, какие ему известны, и уметь употребить нужное слово в нужное время и в нужном месте.

— Что дозволено почтенной даме…

«Не дозволено быку», — чуть не брякнула я, но вовремя прикусила язык. Для разнообразия. И без того уже наговорила сегодня.

— … И что барышням полезно иногда слышать, как говорят в реальном мире, чтобы не падать в обморок от первого же грубого слова после замужества. И еще полезнее научиться мило улыбаться, что бы ни услышала, и хлопая глазами говорить: «Ах, да что вы, я совсем не понимаю этих ваших военных терминов» — тогда не случится такого конфуза, как со мной сегодня. Вот! — закончила графиня торжествующе.

Стрельцов застонал. Варенька демонстративно раскрыла календарь десятилетней давности и углубилась в чтение.

— Продолжим, Глафира Андреевна, — сказал исправник, так же демонстративно глядя на стену.

В комнате Вареньки, закономерно, ничего не нашлось. Точно так же молча и старательно делая вид, будто обоих интересуют лишь возможные тайники, мы обследовали спальню покойной тетушки, а теперь мою и тоже не обнаружили ничего интересного.

— Я принесу чай, — сказала я, заметив, как дрогнули пальцы исправника, когда он опускал руки, проверив последний участок комнаты.

— Не стоит тратить время. Быстрее закончим…

«Быстрее я от тебя отделаюсь», — мысленно договорила за него я. В груди снова заворочалось раздражение. К счастью, пока я считала до десяти и отмечала про себя пять предметов в поле зрения, в комнату зашла генеральша.

— Варенька сказала, что вам не помешал бы горячий сладкий чай с чабрецом, — произнесла она, ставя поднос на маленький столик у окна. — Судя по вашим физиономиям, она не ошиблась.

— Марья Алексеевна, — начал Стрельцов, — я должен завершить…

— Обыск может и подождать, Кирилл Аркадьевич, — перебила она спокойно. — А вот люди — не всегда. Особенно когда они устали, голодны и раздражены. В таком состоянии легко наговорить лишнего. Или, что еще хуже, — не сказать нужного.

Она разлила чай по чашкам, добавила мед.

— Знаете, что я заметила за свою долгую жизнь? — продолжила генеральша, протягивая чашку сначала мне, потом Стрельцову. — Умные люди порой бывают поразительно глупы в самых простых вещах. Они ищут сложные объяснения там, где все предельно ясно. И упускают очевидное, потому что боятся в него поверить.

Стрельцов застыл с чашкой в руках. Я сделала вид, что меня увлек вид из окна.

— Но это, конечно, не про вас, — добавила Марья Алексеевна с легкой улыбкой. — Вы оба слишком разумны для подобной ерунды. Правда ведь?

Она посмотрела на нас поочередно. Мы молчали, все так же старательно не глядя друг на друга.

— Вот и славно, — кивнула генеральша. — Тогда допивайте чай и заканчивайте с обыском. А потом все пойдем ужинать. День выдался долгий, а завтра будет не легче.

И, оставив поднос, направилась к двери.

Стрельцов бухнул в кружку пять ложек меда, выпил чай залпом, будто горькую настойку.

— Может быть, вы все же позволите вам помочь? — осторожно спросила я.

Он ответил не сразу.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Комната за комнатой, помещение за помещением, чашка за чашкой.

Ничего.

Мы перебрались на первый этаж и обследовали девичью, когда со двора донесся крик.

— Убью суку! Тебе кто разрешил из дома сбегать⁈

Я выглянула в окно. Во дворе, у самой калитки, мужчина в грязной рубахе ухватил Матрену за волосы и тащил куда-то за дом. Женщина молчала, только вцепилась в его запястье, пытаясь устоять на ногах.

За подол матери держалась Катя. Второй ручонкой она зажимала себе рот, будто затыкая крик. Она не плакала. Только пыталась съежиться, стать меньше и незаметнее.

— Еще ерепенишься, тварь!

Мужик замахнулся и ударил Матрену в живот. Та сложилась пополам, задыхаясь, и рухнула на колени.

— Ах ты… — Я метнулась к печи, подхватила полено и вернулась к окну.

Через двор бежал Герасим — неужели уже настолько поздно, что он вернулся из леса? В руках дворник держал топор.

— Герасим, стой! — завопила я не своим голосом. — Сядешь за этого как за человека!

Не будь за моей спиной Стрельцова,