Герасим остановился, переводя взгляд с мужика на меня. Точнее, на того, кто стоял у меня за плечом.

Мужик обернулся, увидел дворника — и побелел. Но тут же выпрямился.

— Не лезь, — прорычал он. — Я свою жену вправе учить и домой забрать.

Он поднял голову к окну, где я стояла, и на лице его появилась заискивающая, почти жалобная гримаса.

— Барышня, что же это делается-то? Баба совсем стыд потеряла, хозяйство брошено, коровы недоены! Я ж только…

В глазах потемнело. Из моей груди вырвались самые черные, самые грязные ругательства, какие я только слышала за всю свою жизнь — и в том и в этом мире. Слова сыпались сами, и я не могла, не хотела их останавливать. Задрала юбки повыше, взбираясь на подоконник.

— Глафира Андреевна. — Холодный, спокойный голос разрезал мою ярость, как нож.

Стрельцов придержал меня за плечо, заставляя развернуться.

— Глафира Андреевна, посмотрите на меня.

Я хотела дернуться: бешенство требовало выхода. Сигануть в окно и разломать полено о голову этого… этой твари. Так, чтобы только щепки остались. Но Стрельцов уже держал меня за руку — мягко, но я отчетливо поняла: не вырвусь. Даже если огрею его поленом.

— Поглядите на меня.

Что-то гипнотическое было в его голосе, потому что я подняла глаза. Исправник смотрел прямо и твердо.

— Не берите грех на душу, — сказал он. Вроде негромко, но его слова пробились сквозь шум крови в голове. — И позвольте мне сделать свою работу.

Он осторожно задвинул меня за спину. Высунулся в окно.

— Герасим, вяжи этого. — Повысил голос: — Гришин!

— Да, вашвысокблагородь! — донеслось откуда-то.

— Чего прохлаждаешься?

— Слушаюсь, вашвысокблагородь.

Пристав появился во дворе будто выпрыгнул — а может, и правда выпрыгнул из окна людской.

— Барышня, да что ж это деется, — взвыл мужик. — Я ж над своей женой…

— Заткнись, — прошипела я. — Еще одно слово, и я велю бить тебя батогами.

Я заставила себя разжать пальцы, выпуская полено. В голове шумело, как перед обмороком. Еще не хватало!

Стрельцов исчез за дверью.

— За что? — заскулил крестьянин.

— За буйство, — ответил вместо меня исправник.

Он уже шел по двору. Спокойно, почти лениво. Вот только выражение лица было таким, что на месте мужика я бы бежала без оглядки. Тот дернулся, понял, что не вырвется, и повис в державших его руках, безуспешно пытаясь рухнуть на колени.

— Ты вправе учить жену, но не истязать ее. Это первое. Второе. Ты пытался ударить дворника.

Герасим ошалело вытаращил глаза, но тут же старательно закивал.

— И на государева слугу руку поднял, — проворчал Гришин. — На меня, значится. Сопротивлялся аресту и пытался бежать.

Матрена осела на землю, неверяще глядя на происходящее. Катя прижалась к ней, мать обняла девочку, механически погладила по голове.

— Именно, — кивнул Стрельцов. — А еще пытался похитить работницу с барского двора.

— Так я же… жену…

— Барышне решать, барщину или оброк требовать. Она велела твоей жене себе прислуживать. А ты что? Самоуправство развел? — Стрельцов указал куда-то в сторону. — Барское имущество на ветер пустил…

Там, куда он указывал, лежал на боку подойник в луже молока.

Исправник обернулся ко мне.

— Глафира Андреевна, куда изволите пока поместить это… недоразумение? До тех пор, пока я не увезу его. Нельзя оставлять такого буяна на свободе.

Я успела увидеть его всяким. Уставшим. Взбешенным. Ревнующим. Подозревающим.

Но сейчас в его взгляде было что-то… Словно он прощался со мной.

— В погреб. — Я очень старалась, чтобы голос не дрожал. — Там достаточно прохладно, чтобы он остыл. И двери крепкие.

— А испортишь барское добро — дополнительно в зачет пойдет, — прогудел Гришин.

— Исполняйте, — приказал Стрельцов.

Мужика поволокли прочь. Он даже перебирать ногами не пытался — так и повис на чужих руках, слишком потрясенный таким поворотом.

Стрельцов шагнул к Матрене.

— Вставай. Больше он тебя не обидит.

И протянул руку.

— Барин, что же это… — выдохнула женщина.

До меня дошло. Барин. Граф. Подает руку, помогая крестьянке подняться.

— Встань, — повторил он чуть мягче. — И дочку успокой. Напугалась она.

Матрена тяжело поднялась. Всхлипнула и тут же зажала себе рот — совсем как Катька недавно.

Девочка ткнулась к ней в юбку и расплакалась — громко, как нормальный ребенок.

— Барин, я…

— Ступай.

— Спаси Господи ваше высокоблагородие. Спаси…

— Ступай, — с нажимом произнес исправник.

Женщина бухнулась в земной поклон. Едва поднявшись, повернулась ко мне и так же поклонилась.

— Отдышись, — велела я.

Не глядя на нее. Потому что не могла отвести глаз от внимательных глаз Стрельцова.

— Гришин, запряги коляску, — приказал он, тоже глядя на меня. — Глафира Андреевна, я воспользуюсь вашим имуществом. Верну как смогу.

Я не нашлась, что ответить.

18

Стрельцов наконец отвернулся от меня, посмотрел куда-то вверх.

— Варвара, собирай вещи. Мы уезжаем.

Внутри все упало. Он в самом деле решил, что я — неподходящее общество для него и для его кузины. Даже не из-за неподобающих словечек.

Потому что я сейчас действительно была готова убить. Или, по крайней мере, не вмешиваться в убийство. Он это видел. И сделал выводы.

Я зажмурилась так, что заболели веки. Неужели тот сон не был сном? Но тетку зарубили за столом, а труп нашли в кровати, и даже если его перетащили — нужно было замыть кровь.

Сколько крови вытекает из рубленой раны на голове?

Как долго продолжается кровотечение после смерти?

Я не знала ответов. Знал ли их Стрельцов?

Я замотала головой, отгоняя заметавшиеся мысли. Даже если прежняя Глаша была убийцей, я-то нет. Мне не в чем себя упрекнуть. А Стрельцов увозит Вареньку из-за того, что я в самом деле не слишком хорошо влияю на барышню, с точки зрения этого времени.

Я привыкла выращивать в детях критическое мышление, независимость, уверенность в собственных силах. Нужно ли это девушке-подростку, которую, скорее всего, выдадут замуж по сговору?

С моей точки зрения — нужно, замужеством жизнь не заканчивается. А умение думать пригодится всегда.

С его точки зрения, единственный смысл жизни барышни — удачное замужество. Такой, как я, оно не светит, а Варенька начала видеть во мне