и меньше. И я ждала. Ждала, когда они заметят, осознают, поймут.
— Клетка двигается! Она сужается! - закричал один из стражников.
Началось!
Я разучилась дышать.
— Серафина… - послышался голос Хассена. — Это что происходит?!
Я прижала ладонь к губам, чтобы заглушить смех — горький, дрожащий, почти плач. Он не был радостью. Это был крик, который я больше не могла держать внутри.
— Это? - удивилась я, стоя и глядя на клетки. — Это охота, милый. Правила охоты просты. Если ты поймал дичь, ты имеешь право делать с ней всё, что угодно. В этом-то и вся прелесть охоты. Я вас поймала. И могу делать с вами всё, что хочу.
— Серафина, выпусти! - слышала я голос Хассена, беря в руки корону и любуясь ею, а потом бросая обратно в груду золота. — Давай ты выпустишь нас, и мы поговорим!
— Ты можешь говорить прямо сейчас, - пожала я плечами. — Никто тебе не мешает.
Я снова улыбнулась. Что-то сломалось в хорошей и правильной девочке. И кажется, теперь она понимает правила этого мира. До этого она была как ёжик в тумане, а сейчас что-то изменилось. Окончательно.
— Серафина… Я прошу тебя… Я … я раскаиваюсь… Клянусь, я готов всю жизнь носить тебя на руках, - слышала я голос за спиной, разглядывая украшения в куче. Несколько из них я даже померяла.
— Спроси лучше, а мне оно надо? - усмехнулась я.
— Я не знаю, что я могу сделать для тебя, чтобы ты забыла о том, что случилось! - в отчаянии выкрикнул Хассен.
— Ничего, - вздохнула я. — В том-то и дело…
— Мы ведь можем быть счастливыми! Давай начнем все с самого начала! - его крик за моей спиной становился все громче и отчаянней. Стражники тоже кричали, но мне было неинтересно.
— Не получится, - прошептала я, обернувшись. — Я изменила тебе… Представляешь?
— Ну… ну и что! - зашелся от ужаса Хассен.
— О, ты себе не представляешь, как мне было хорошо… Я сначала испугалась, а потом … потом начала чувствовать то, чего не чувствовала с тобой никогда, - наслаждалась я последней местью. — Тебе до него далеко… Поверь…
— Ну и что! Я готов стараться! - послышался голос. — Я готов простить измену! Ты … ты выживала, как могла… и это… и это… в своем роде… оправдано!
Нет, что-то странное происходит со мной. Я не чувствую жалости. Ни капельки.
— Я готов всё простить и забыть, - слышался захлебывающийся отчаянием голос мужа. — Я люблю тебя… Люблю… Слышишь! Не поворачивайся ко мне спиной! Серафина!
— Ты любишь не меня. Ты любишь, когда я смотрю на тебя, как на бога, - произнесла я, глядя на мужа. - А теперь я знаю — ты всего лишь мелкий вор, что пьёт из золотой чашки, крадя её у мёртвых.
Глава 72
Клетка сжималась — медленно, почти ласково, будто убаюкивала перед последним вздохом.
А они кричали.
Сначала — Хассен. Коротко, как будто нож перерезал горло до того, как страх успел вырваться.
Потом — стражники. Один, другой… Голоса срывались, превращаясь в хрип.
Но громче всех визжал Элиад.
— Это тебе за Рори, — прошептала я, и в этом шёпоте не было злобы. Только усталость. — За то, что предал любовь. Её. Вашего ребёнка. Я всё видела.
Я действительно видела больше, чем они думали.
Не просто пыточную. Не просто предательство.
Я видела, как Рори сжимала в тёмной клетке медальон и думала о жизни, которую носит под сердцем. Как верила, что он вернётся. Как до последнего держала в себе свет, даже когда мир превратился в грязь.
А теперь они — пыль.
Клетки рухнули внутрь самих себя, и тела не упали — они рассыпались, как пепел после пожара. Ни следа. Ни костей. Ни криков. Только золото вокруг — безучастное, холодное, вечное.
Я постояла. Долго.
Потом подошла к двери.
Мне нужно было уйти.
Не просто сбежать — исчезнуть.
Замок теперь мой. По праву силы, по праву крови, по праву того, что я выжила там, где другие ломались. Но я не хотела его. Не хотела ни этих стен, ни этого золота, ни тени, что могла в любой момент вернуться и сказать: «Ты моя». Или нет… Я снова лгу себе… Я просто… просто запуталась… Может, старая «я» хотела остаться здесь, хотела быть пленницей, жертвой, наслаждением в его руках. Но новая «я» еще не знала, что хочет. И мне предстояло это выяснить. Но не здесь. Не в этих стенах, которые не оставляют выбора.
Я решила не исчезать молча. Я хотела, чтобы он понял, почему я ушла. Только вот… Писать нечем.
Я опустилась на колени, подобрала с пола монеты — не жадно, не боясь, просто как средство. Выкладывала медленно, палец за пальцем, будто выцарапывала слова из собственного прошлого:
«Не ищи меня».
Получилось криво. Буквы будто пьянствовали в темноте. Но он поймёт. Прочитает.
Придёт, увидит сокровищницу — нетронутой, как я её оставила. Увидит эти монеты, выложенные моей рукой, моей волей. И поймёт: я не его трофей. Я изменилась. И мне придётся как-то научиться жить по-новому. И я ещё не знаю, заслуживает ли он место в моей новой жизни или нет?
Я ещё раз огляделась, отошла от надписи на полу.
Вспомнила, как Рори касалась медальона. Как закрыла глаза — не в мольбе, а с приказом в сердце.
Первый раз — ничего. Только дрожь в груди и неприятное чувство, словно меня легонько бьёт током.
Второй раз я сосредоточилась на замке де Мальтерр. И почувствовала тепло. Оно разрасталось. А потом… ослепительная вспышка. Тёплая, приятная. И обнимающий меня свет.
Слуги в холле замерли, как статуи, когда мои ноги коснулись знакомого ковра.
Воздух в холле был тяжёлым — не пылью, нет. Старым парфюмом, что ещё не выветрился с платьев гостей, ушедших в ночь охоты.
Здесь не жили. Здесь выживали, изображая жизнь.
Слуги оторопели. Глаза — круглые, рты приоткрыты. Кто-то из горничных выронил поднос. Медь звякнула о мрамор — слишком громко для этого мира, где всё было притворством.
— Вы… Вы живы? — дрожащим голосом спросила пожилая экономка, та самая, что подавала вино в ночь охоты.
Я посмотрела на стены, на портреты, на ковры, что помнили мои шаги.