Отто присаживается на корточки рядом со мной:

– Мы скоро вернемся, обещаю.

Лизель переводит взгляд с меня на Отто и обратно.

– И… вы в порядке? – спрашивает она, и ее голос звучит тише, чем раньше.

Я улыбаюсь. Искренне и заботливо.

– Мы в порядке. Мы сейчас в трактире. Сегодня будем спать на настоящей кровати.

Ее личико кривится:

– Мне не понравилась эта часть путешествия. Я предпочитаю всегда спать на настоящей кровати.

Отто усмехается:

– Не говори потом, что я тебе рассказал, но думаю, Бригитта тоже. Наш суровый kapitӓn любит спать на твердой земле не больше, чем ты.

Лизель разражается звонким смехом, и я не могу сдержать улыбку, взглянув на Отто.

– О, я должна ей сказать! – Лизель снова смеется. – Она только что говорила Хильде, как расточительно не ночевать под открытым небом.

Слышится голос Хильды:

– Не издевайся над моей нежной возлюбленной.

Улыбаясь, я наклоняюсь ближе к огню:

– А теперь иди спать, Лизель. Уже поздно. Мы сможем поболтать через день-другой.

Лизель напевает что-то себе под нос и кажется теперь беззаботной, ее маниакальная энергия утихает.

– Ладно. Вы тоже. – Она замолкает. – Я люблю тебя, Фрици.

– Я тоже тебя люблю.

Снова тишина. Лицо Лизель начинает таять среди языков пламени.

– Я-люблю-тебя-тоже-Отто… – слышится бормотание, а затем Лизель исчезает с облачком дыма.

– Она потушила мой огонь, – жалуюсь я, дуя на тлеющие угли.

Отто, сидящий рядом, сдавленно шепчет:

– Неужели она… – Он улыбается, когда я поднимаю на него взгляд. – Она сказала, что любит меня.

Его щеки наливаются румянцем, в глазах светится счастье, и это согревает меня сильнее, чем любое пламя.

Я глажу его по подбородку.

– А что тут можно невзлюбить?

Отто встает, сияя от радости.

– Может, в этом городе есть рынок, – говорит он, оглядывая пояс, пока не находит прикрепленный к нему кошелек с монетами. – Я могу купить немного древесины, чтобы вырезать для Лизель нового зверька. Или тут получится купить игрушки, как думаешь? Или…

– Отто. – Я встаю и, смеясь, хватаю его за руку. – Сейчас середина ночи.

Он сникает, но мягко улыбается и закатывает глаза, осознав собственную глупость.

– Ты права. Я просто… – Он тихо вздыхает. – Я правда очень хочу нравиться ей.

В груди у меня все наполняется теплом и счастьем.

– Завтра, – обещаю я, – ты сможешь купить все игрушки, которые только есть в этой деревушке. И я тебе в этом помогу.

Отто снова закатывает глаза и откладывает в сторону кошелек с деньгами.

– Теперь это звучит немного нелепо, – признается он. – Я буду держать себя в руках.

– Да брось ты.

Отто колеблется, но затем его губы растягиваются в улыбке.

– Ты что-то говорила о том, что я должен снять рубашку? – спрашивает он.

Я подхожу ближе и кладу руки ему на грудь.

– И о том, что я не соблазняю тебя, как ты помнишь.

– Хм. Точно не помню.

Мой взгляд становится серьезным и сосредоточенным.

– Я мало что могу сделать, чтобы помочь тебе свыкнуться с тем, что случилось с Йоханном, и с тем, что происходит в Трире. Но позволь мне сделать то, что в моих силах.

– Ты не обязана помогать мне, – говорит Отто. – Тебе тоже нелегко, я знаю.

– Тогда помоги мне справиться с одной из моих тревог, позволив сделать кое-что для тебя.

– И что же?

– Сними рубашку и узнаешь.

– Фрици.

– Отто.

Он вздыхает. Давно я не слышала этого вздоха. Он вздыхает раздраженно, потому что я его раздражаю, и ухмылка расцветает на моих губах.

Я тоже давно не ухмылялась. Не хотела или не могла. Я погрязла в страхах, воспоминаниях и беспокойствах. И хотя они еще не миновали, я чувствую, что могу двигаться вперед даже с этой ношей. Будто часть тяжести спала, чтобы я смогла потянуться, вернуть чувствительность онемевшим конечностям и сделать вдох.

Я расстегиваю плащ Отто и снимаю его. Отто не возражает.

– Может, здесь и прохладно, но я не стану снова разжигать камин, – говорю я. – На всякий случай.

– Я думал, ты меня не соблазняешь.

– Ты о чем-нибудь другом думаешь? Я способна подарить другие радости.

– Ты заставляешь меня раздеваться в запертой комнате, Liebste. О чем еще я должен думать?

– О чем-нибудь невинном. Ангельском. Я добродетельная, святая женщина, Отто Эрнст, и я потрясена, что ты полагаешь иначе.

Он громко смеется, а я берусь за край его рубашки и дергаю. Он поднимает руки и позволяет мне снять ее.

У меня перехватывает дыхание при виде его обнаженной груди. Надеюсь, я никогда к этому не привыкну. Надеюсь, он всегда будет вызывать во мне это страстное желание.

На миг возникает противоречивое ощущение, появляется растерянность, когда те шрамы, которые я ношу, напоминают о себе, но я отгораживаюсь от этого и улыбаюсь шире, одаривая Отто многозначительным взглядом.

– Я передумала, – говорю ему. – Я и правда хочу тебя соблазнить. Замарай меня, jäger.

Он драматично ахает.

– Что случилось с моей святой hexe?

– Эти два слова не должны употребляться вместе.

Я продолжаю лукаво улыбаться, и он, кажется, приходит к тому же выводу, что и я, – мы давно не веселились вот так, забавляясь друг над другом.

Я толкаю его в плечо:

– Ложись.

На этот раз он подчиняется, кладет щеку на сложенные руки и растягивается на животе.

Я сажусь верхом на его бедра и достаю из кармана баночку с мазью, которую обычно используют для заживления ран, – пчелиный воск с добавлением мяты и лаванды. Аромат наполняет воздух цветочными нотками и пьянящей мятой, и я набираю немного мази пальцами и разминаю в ладонях, пока воск не согреется.

– Мы так и не обсудили то, что ты сделала с водой в зале под Триром, – говорит Отто, его голос приглушен.

– Мы так и не обсудили, – соглашаюсь я и провожу руками от его шеи вниз по спине.

Отто шипит, скорее от удивления, его мышцы напрягаются от неожиданного прикосновения. Но я делаю это снова, настойчивее, водя большими пальцами по его спине, и спустя секунду Отто начинает расслабляться, растягиваясь на матрасе. Еще прикосновение, и он издает низкий стон.

Я хочу поговорить о том, что сделала в подземном зале. О том, как контролировала воду и камни, которые сложили могилу Йоханна, и как это приоткрыло что-то в моей душе, ведь теперь у меня ощущение, будто частичка меня выскальзывает сквозь появившуюся трещину. Я вижу мир, о котором мечтает Хольда, мир дикой магии и бесконечных возможностей.

Но каким бы чудесным этот мир ни был, дикой магии оказалось недостаточно, чтобы спасти Йоханна, и мне жаль, невыразимо жаль, потому что