— Может, у вас, у змей, тоже есть гнездование? — предположила я, доставая второй браслет из-под себя и давясь от смеха. Камнемания Люка неизменно вызывала у меня и умиление, и иронию. — Может, вы так гнездо для своих беременных женщин вьете, а так как я не из вашей породы, то и понять не могу?

Он издал короткий смешок.

— Возможно. Но это же красиво, Марина.

— Мне нравится, — заверила я его. — Но мы не можем перетащить сюда всю сокровищницу. Зато можно сделать кровать из цельного куска хрусталя, может, это тебя успокоит немного?

Его рука застыла, взгляд стал задумчиво-мечтательным, а ноздри едва заметно дернулись.

— Я пошутила, — поспешно предупредила я.

— И спровоцировала, — добавил он, глядя на меня сверху вниз.

— Каюсь, ваша светлость, каюсь. — Я зарылась лицом в его рубашку и поцеловала сквозь нее в живот.

— Поздно, — ответил он иронично и хрипло. Но мышцы пресса дрогнули. — Ты породила во мне еще одну фантазию. Теперь, пока я не увижу тебя на хрустале, не успокоюсь. Будет тебе хрустальная кровать, Марина.

— И ее лет в пять разобьют игрушечным листолетом наши с тобой дети, — напомнила я о прозе жизни.

— И верно, — хмыкнул он, — я бы разбил. Значит, придется делать ее в убежище только для нас двоих.

— Ты еще хрустальный дворец построй, — проворчала я. Он снова застыл.

— Ну нет же, Люк!

— Я не об этом. Видишь ли, Маришка, у нас уже есть хрустальный дворец. И, как специально, там есть хрустальное ложе…

Глаза его смеялись, но тон был серьезен. И руки снова двигались, заставляя меня наливаться истомой.

— Это стол, — напомнила я.

— Как будто стол не может быть кроватью.

— И там куча воздушных духов, Люк. Я не люблю наблюдателей.

— Я прикажу им уйти, — пожал он плечами.

Я снова засмеялась.

— Люк, там покоится твой первопредок! И он смотрит прямо на этот хрустальный стол. Он нас за такое неуважение точно покарает.

— Ну, во-первых, — он коснулся моих губ, — смотрит он на Маль-Серену. А во-вторых, — и он снова скользнул ладонью к груди, сжал ее очень осторожно, — что-то мне подсказывает, что он будет только за, Марина.

— Ну если ты в него, то как бы советы не начал давать, — проговорила я ему в живот, и он захохотал.

— Это значит «да»?

— Мой господин, — прошептала я томно, приподнимаясь и опираясь на руки, и выдохнула ему в шею, — с вами я всегда «да», если только выспалась. — Он пах туалетной водой и теплым Люком. — Тем более, если твой праотец нас застукает, попадет тебе, а не мне. Я скажу, что ты меня заставил и спрячусь за твоей спиной, пока ты огребаешь.

— Я рассчитываю, что раз он сейчас не вмазал в меня ураганом, то он, в принципе, не против, — ответил он мне в губы, криво улыбаясь. Голубые глаза были близко-близко.

— Если нас после этих планов пустят в усыпальницу, проверим. Но, боюсь, придется отложить святотатственный секс на лучшие времена. Чтобы я была меньше похожа на шарик и не боялась упасть с твоего фетиша в кучи других драгоценных фетишей.

Некоторое время мы увлеченно целовались. Он гладил меня и, когда оторвался от губ, задержал руку на своем имени в низу живота.

— Ты мой сплошной фетиш, Марина, — пробормотал он, проводя пальцами по вытянутым буквам. Я проследила за его движениями.

— Да, к концу беременности ты будешь очень большим змеем, — фыркнула я, и он вновь захохотал. Но руку не убрал — продолжил гладить меня, и я довольно зажмурилась, расслабляясь от его движений. Я обожала эти мгновения — когда мы оттачивали друг друга свою иронию и возбуждение.

— Сложные ощущения, — наконец, признал он. — С одной стороны то, что происходит с тобой — это какой-то космос. Жизнь порождает жизнь и все такое, а мне позволено лишь наблюдать. С другой, я смотрю на тебя и понимаю, какая ты красивая. А с третьей — я тебя хочу, Марин.

— Доктор Кастер дал нам еще месяц, — напомнила я, поиграла ногой с браслетом и куснула мужа за руку, которой он коснулся моих губ. — Потом только обниматься. Но пока я не готова уйти в зону без секса, Люк.

— Это хорошо, — он уже следил за моей качающейся ногой, на которой туда-сюда скользил браслет-сетка, сверкая сапфирами, изумрудами, рубинами и аметистами, и голос его охрип еще больше. — Но ты ведь скажешь, когда почувствуешь, что больше не нужно?

— Конечно, — пробормотала я, удивляясь тому, как легко мы листали темы и как легко переходили с одной эмоции на другую. — А ты способен воздерживаться, Люк?

— С трудом, — ответил он, поглаживая меня по бедру. — Придется уходить в работу. Буду третировать мэров городов, таскать корабли из моря. Там их хватит на сотню твоих беременностей. На крайний случай я обещал Инлию построить ему обитель… до того, как пообещал пить не больше бутылки вина в год. Вот, построю и буду уходить туда молиться. Стану почти святым…

— В смысле ты обещал пить не больше бутылки вина? — насторожилась я.

— Какие только обеты не дашь на грани жизни и смерти, — усмехнулся он. — Но я как-нибудь придумаю, что наливать в бокалы на романтических вечерах с тобой, детка. Но это тогда, когда период воздержания закончится.

— А ведь если дети будут беспокойные, то воздерживаться придется куда дольше, Люк.

Он вдруг словно очнулся от шутливо-мечтательного настроя и внимательно посмотрел на меня.

— В это, наверное, сложно поверить, но я не умру от долгого воздержания, Марин. Ты чего-то боишься?

— Мне тяжело об этом говорить, — признала я. — Я и сама еще не сформулировала, если честно, Люк. Сейчас, когда беда отступила, я снова понимаю, что не готова к родам и ничего не знаю о детях. Но с этим я справлюсь — надо уметь нести ответственность за свои решения, правда? Я боюсь, что дети разделят нас. Что я буду дома с ними, а у тебя будет целая жизнь снаружи.

— И что в этой жизни я из-за воздержания посмотрю на какую-то еще женщину?

Я удрученно кивнула.

— Детка, я в жизни не знал, что такое — любить кого-то одного и хранить верность кому-то одному, — сказал он мне хрипло. — Но теперь знаю. Понял. С твоей, — он усмехнулся, — помощью. Знаешь, мы так и не обсудили тот случай с Софи, но недавно Тамми преподал мне урок, что все нужно обговаривать. А я обучаемый, честное слово.

— Только не в том, что