Дети, в том числе и наследница, оставались во дворце под присмотром нянь и охраной гвардии. Таис оставалось только переехать во дворец и принять регентскую цепь.

Но был человек, который справился бы лучше нее. И Таис первым делом после оглашения напутственного слова пошла к этому человеку.

Настоятельнице Ксантиппе сейчас было за семьдесят лет: их с Иппоталией мать родила их с промежутком почти в двадцать лет. Служила настоятельница в храме, что вставал перламутровыми стенами у заводи в центре Терлассы, раскинувшейся вокруг него как вокруг жемчужины. Совсем недалеко было от храма до царского дворца — бывало, царицы уходили в море со своих домашних пляжей, а выходили на песок у сияющих стен, чтобы заглянуть к богине, как к любимой маме, поклониться ей и поболтать.

Половина храма стояла на суше, половина — в воде, в которой и проходили множество церемоний. Когда у Маль-Серены гуляли шторма, вода за стенами храма стояла спокойная, зеркальная, и часто прятались тут умницы-дельфины, пережидая непогоду.

Шесть стен — как шесть створок ракушек, раскрытых наподобие лотоса от земли к небу, открытых всем ветрам. Любила построившая его прародительница-Серена все, что связано с ветром. Не осознавали воплощения богов, кем именно они являются, и потому поклонялись сами себе, но храмы строили своей стихии такие, чтобы и самим легко в них было.

Посреди шестистворчатой ракушки, под гигантским куполом из перламутра, стоявшим на шестидесяти шести колоннах, на облепленном ракушечником постаменте лицом к морю возвышалась богиня-мать, грозная и величественная, с распахнутыми крыльями, в доспехе и шлеме, с клинком в одной руке и водяной плетью в другой. А спиной к себе самой — она же, но в хитоне с обнаженной грудью, улыбчивая, босоногая и мягкая, с опущенными крыльями, одной рукой льющей на людей дождь, а другой — придерживающей живот, на котором проступала пяточка ребенка.

Не было тут чашей для масел — все выливалось или в море, или в песок, и море принимало это, поглощая без остатка и масла, и цветы, и жемчуг, и камни.

Сейчас на купол и створки-стены падал снег, но не попадал внутрь, закручиваясь снаружи, словно обнимая.

Матушка Ксантиппа встретила гостью в храме у подножия статуи богини, рядом с которой они обе казались крошечными: высоко возносилась Серена над Терлассой.

— Здравствуй, Типа, — улыбнулась Таис, распахивая объятья, и пожилая величественная женщина, которую она отчетливо помнила еще младенцем, тоже улыбнулась в ответ и крепко-крепко обняла ее. Так она была похожа на Иппоталию, что Таис замерла — так могла бы выглядеть Талия, если бы прожила еще лет двадцать, поседела и обзавелась морщинами вокруг ясных глаз и твердого рта.

— Здравствуй, прабабушка Таис. Давненько ты не заглядывала.

— Здравствуй, — обняла ее Таис с радушием. — Ты хочешь здесь поговорить?

— Нет. Говорить мы будем у меня дома, — улыбнулась настоятельница, жестом приглашая гостью следовать за ней

Дома служительниц стояли около храма полукругом, за дугообразной площадью, и дом бывшей царевны и наследницы был так же скромен, как и остальные: белый, единственный этаж с треугольной крышей, высокие окна, синие колонны, кресло на траве перед домом. Внутри обстановка была пороскошнее, но умеренно: много здесь было белого, зеленого, синего — всех оттенков моря, и это успокаивало.

— Давно повода не было к тебе прийти, — проговорила Таис, возлегая на софу напротив правнучки. — А теперь появился.

— Я понимаю, какой, — ответила Ксантиппа тяжело. Она разлила себе и гостье вина с водой и поставила на стол фрукты и виноград. — Но я сразу скажу тебе — я не возьму на себя регенство вместо тебя, Таис. Талия знала об этом, знала, что я не смогу. Мы говорили с ней об этом, когда она еще в начале правления должна была вписать чье-то имя в регенты. И она меня поняла.

— Ты обучалась как наследница, — напомнила Таис, поднимая чашу с вином, — ты старшая дочь своей матери. Я никогда не впитывала с молоком матери знания, нужные царице, не сопровождала ее на церемонии и ритуалы, не ныряла к гробнице нашей праматери и не осмелилась бы позвать Ив-Таласиоса. Да, я сильна как стихийный маг, но я не царица, я всего лишь высшая серенитка, Типа. Разве ты не хочешь, чтобы Маль-Серена была сильна, а наследие Таласиос Эфимония не прерывалось? Будь Агриппии хотя бы шестнадцать, войди она уже в силу, я бы справилась. Но и то, посмотри на Рудлог: Талия говорила, что там девочка Рудлог до сих пор разбирается с тем, что оставили, точнее, не оставили ей мать и дед. Неужели ты хочешь того же для Агриппии и своей семьи?

Ксантиппа склонила голову.

— Ты ведь не знаешь, почему я ушла, тетушка. Мать тогда умирала, ты помнишь?

Таис кивнула, отпила вина из чаши. Она помнила, как чуть больше двадцати пяти лет назад далеко не старая еще Октаиппия за какой-то месяц сгорела от рака крови. И никто не мог ей помочь — ни виталисты, ни совместные усилия короля Инландера и Блакори, ни мать-богиня.

— Я тогда много ходила в храм и молилась как наследница. Я любила свою мать и желала всем сердцем, чтобы она выздоровела. Но богиня, откликаясь, говорила, что не может вмешиваться, Таис. Что сейчас и так плетет она вероятности для спасения мира и не может тратить силы. И матери моей она это тоже сказала, и мать приняла это с достоинством. Мама сказала — «матушка бы не оставила меня из прихоти и равнодушия, она любит меня и, если бы могла потратить силу, вылечила бы». Но я желала ее излечения еще и потому, что не хотела быть царицей, Таис. Я слаба для царицы. Талия куда сильнее меня.

В доме пахло солью и снегом, — окна были открыты и трепетали занавески, — вином и фруктами, и Таис на секунду задумалась, осознавая информацию, которой раньше с ней не делились.

— Тебя воспитывали как наследницу и в тебе достаточно мощи, чтобы остановить цунами или две несущиеся колесницы, в которых запряжены четверки лошадей. И духом ты сильна как никто, потому что весь остров знает, какую службу ты несешь в храме, — удивленно проговорила Таис. — Так в чем же ты слаба? Тем, что ушла в храм?

— Нет, не поэтому. Такое бывает, — улыбнулась Ксантиппа и тоже отпила вина, держа чашу округлой ладонью снизу. — Я не первая из дочерей цариц, кто уходил служить в храм богине.

— Но ты первая наследница, кто так поступил. Почему?