— Удивлён, что ты выжил, — сказал Хассен, стоя у окна. Его голос был спокоен. Холоден. Ни следа паники — только раздражение, будто Элиад — не союзник, а сломавшийся инструмент.

— Я предусмотрел, — прохрипел Элиад. Он поднял руку. На пальце — обугленное кольцо, внутри которого ещё тлел огонёк. — Спасло меня.

Он расстёгнул мантию. На груди — вены, превратившиеся в чёрные нити, будто по ним течёт не кровь, а тень.

— Ты найдёшь её? — спросил Хассен, поворачиваясь. В его глазах — не любовь. Жадность. И страх. Страх, что артефакт ускользнёт навсегда.

— Могу. Но цена выросла, — усмехнулся Элиад, и в этой усмешке скользнула задумчивость. - Только вот что, граф. Цена увеличивается. Я же теперь вне закона? Меня вся гильдия разыскивает! Так что мне понадобятся деньги, чтобы затаиться и залечь на дно.

— Ты можешь ее найти? - резко произнёс Хассен, останавливаясь.

— Могу, - усмехнулся Элиад. — Только мне потребуется время…

— Нет у тебя времени! - рявкнул Хассен. — Они ничего не собираются делать!

— А я тебе говорил, - простонал Элиад, садясь на кровати. — Бесполезная затея. Вот если бы твоя жена планировала заговор, то тогда бы они шевелились.

— Ага! И меня заодно повязали бы! - фыркнул Хассен.

— Ладно, прекрати суетиться. У меня голова раскалывается. Сейчас я попробую кое-что, - с трудом встал Элиад. — Был такой ритуальчик… Кстати, когда мы с Рори встречались еще в Академии, ее дядя был против. Он запирал ее на магические замки. И мы вместе кое-что разработали.

Он достал из кармана мел и стал чертить что-то на полу.

Хассен стиснул зубы, но кивнул.

— У тебя есть что-то её? — спросил Элиад, уже нарисовав ровный круг. — Волос. Кровь. Кусок платья. Что-то, что пахнет её страхом.

Хассен замер. И в этот миг я вспомнила.

Медальон. Серебряный, с тонкой прядью моих волос, запечатанной под стеклом. Я подарила его ему в день годовщины. «Чтобы ты всегда знал, что я люблю тебя», — прошептала я тогда.

И сейчас я вздрогнула. Только бы он забыл про него. Только бы не вспомнил!

С каждым словом Элиада жар в груди нарастал, будто там разгорался второй костёр. Кожа под рубашкой начала светиться — тускло, как угли. Я сжала зубы, чтобы не закричать.

Он нашёл ниточку. И тянет её. А я — шарик на конце. Он не знает, что я здесь. Но знает, что я жива. И этого достаточно.

Глава 69

Я отпрянула от камина, как будто пламя обожгло не глаза — душу.

Сердце колотилось так, что каждое движение отдавалось в висках тупой болью. Воздуха не хватало. Я хватала ртом, будто меня придавили к земле — не руками, а самой реальностью: они идут за мной.

Хассен. Элиад. Отряд. Они уже здесь. Или ещё нет — но будут. Как тогда, на балу. Как в лесу. Только теперь я не та дрожащая дичь с обнажёнными плечами и разорванным платьем.

Я прижала ладонь к груди — там, под кожей, жила сила. Не моя. Но моя теперь. Она пульсировала, как второе сердце, и в этом пульсе не было страха — только напряжённая тишина перед прыжком в пропасть.

Пламя ещё дрожало перед глазами, как живая рана, а в груди бушевала паника — острая, колючая, будто кто-то засунул туда руку и сжимал сердце в кулак. Я задыхалась. Не от страха — от ощущения, что мир рушится у меня под ногами, и я не успела даже понять, с какой стороны нанесён удар.

Но я знала: если сейчас не соберусь, не вцеплюсь в реальность хотя бы ногтями — я сгорю в этом огне. Не буквально. А душой. Навсегда.

Я сжала зубы, впилась пальцами в край кресла и медленно, с усилием, подняла глаза. Взглянула в камин — не молясь, не моля о спасении, а смотря. Как человек, который больше не просит — а видит.

И увидела.

Хассен стоял перед очагом, держа в руках медальон — тот самый, что я подарила ему в годовщину. Серебряный, с тонкой прядью моих волос под стеклом. Он выглядел почти жалко — не как артефакт, а как память, которую он сжимал, будто пытался выжать из неё правду. Его лицо было бледным, глаза — впавшими, будто ночь охоты высушила его изнутри.

Элиад закончил круг и отряхнул пальцы.

Он не спешил. Не хмурился. Просто подошёл, протянул руку — и Хассен, не колеблясь, отдал ему медальон. Как должник — кредитору.

Элиад усмехнулся. Не злорадно. С усталым превосходством, будто смотрел на ребёнка, который пытался подделать подпись короля.

— Готовься, граф, — сказал он, едва шевеля губами.

Хассен кивнул. Не спорил. Просто развернулся и вышел.

Через несколько минут он вернулся. Не один.

За ним шагали десяток стражников — в броне, с мечами у бёдер и арбалетами за спиной. Глаза — пустые. Не злые. Не жадные. Просто готовые. Как у тех, кто убивал не ради наслаждения, а ради зарплаты. И от этого было страшнее всего.

Я замерла. Внутри всё сжалось — не в спазме, а в твёрдый узел. Страх не ушёл. Он остался. Но теперь он стал… другим. Не слепым ужасом зверя в капкане. А холодным знанием: они идут за мной.

— Так, спокойствие! Ты нужна живой, — прошептала я себе. — Они не посмеют убить тебя. Не сейчас. А я… Я никому ничего не обещала. Я ведь не обещала, что сдамся? К тому же я не позволю повториться тому позору!

В этот момент я осознала. Все изменилось. Хорошая девочка, которую обманывали, которая верила, которая любила, она умерла. Она умерла в тот момент, когда я кончила от наслаждения в охотничьем домике, пока мое горло держала черная перчатка убийцы.

Она умерла, а я родилась. Та, которая больше никогда не даст себя в обиду. Та, у которой в груди невероятная сила. Та, для которой нет больше тайн.

Губы дёрнулись в усмешке — горькой, тонкой, почти дикой.

Мозг лихорадочно соображал. Можно было затаиться, спрятаться, как тогда в башне, прикинуться мышонком, протянуть время, дожидаясь, когда прилетит хозяин. Это безопасный план. Проверенный.

“Сокровищница!”, - пронеслось в голове.

Я вспомнила прутья, которые давили на грудь. Нет ничего соблазнительней золота… Никто не устоит перед ним. И тогда ловушка захлопнется.