Но мы с Ланаей частенько нарушали это правило и тихонько разговаривали во время изготовления свечей. Свободного времени у нас было крайне мало. Мы или работали, или трапезничали, или молились, или… или молились. И лично я молилась о том, чтобы время моего заключения в монастыре скорее подошло к концу. Я хотела жить полной жизнью! Умерев, я поняла, как много не успела и не сделала и не хотела терять ни минуты. И тем тяжелее мне было переносить заточение. Были мысли бежать из монастыря. Я даже поделилась ими с Ланаей, но она быстро разложила мне все по полочкам.

— После такого семья точно от тебя откажется, и останется только идти на паперть или в куртизанки. Уж лучше я полгодика проведу здесь и буду иметь возможность вернуться к нормальной жизни.

— А если пойти работать гувернанткой или, скажем, писарем?

Подруга хмыкнула.

— Без рекомендаций или хотя бы диплома об окончании женской гимназии для нас этот путь закрыт. В писари же вообще только мужчин берут.

— Н-да… У меня было домашнее обучение, — припомнила я.

— И у меня. Поэтому нам нужны рекомендации, но, сама понимаешь, сейчас нам их никто не даст. Можно, конечно, попытаться сдать экзамены в гимназии экстерном, но для этого нужно заплатить немаленькую сумму. А денег на это у нас с тобой нет, и взять их неоткуда, — рассуждала Ланая, окуная фитиль в воск. Свечи здесь делали именно так: многократным окунанием в расплавленный воск, пока не наберется достаточный слой. — Можно, конечно, попытаться устроиться гувернанткой к какому-нибудь вдовцу. Таким симпатичная мордашка важнее рекомендаций. Но чем мы тогда будем отличаться от куртизанок?

— И не поспоришь… Неужели у аристократок без рода за спиной вообще нет никаких вариантов?

— Есть, — кивнула Ланая. — Монастырь.

На этом тот наш разговор и закончился.

— Послушница Анна, — позвала меня монашка, отвлекая от чтения молитвенника.

Вернее, от размышлений, которые я прикрывала чтением. Ну не было во мне достаточно смирения, чтобы постоянно молиться. И вообще со смирением у меня вышла промашка. Наверное, потому даже не умерла по-человечески.

Я вздохнула и подняла голову.

— Тебя вызывает аббатиса. Поторопись, — строго произнесла монашка и повернулась, уверенная, что я тут же последую за ней.

Вызывает? Зачем? Я в чем-то провинилась? Или… Мне очень хотелось задать эти вопросы, но я уже знала, что это бесполезно. А потому встала и, да, пошла следом.

Когда вошла в кабинет аббатисы, то не поверила своим глазам! Там вместо ожидаемой персоны за массивным дубовым столом сидел канцлер. А когда дверь за моей спиной захлопнулась, я осознала, что, кроме нас двоих, в кабинете никого нет.

[1] У верующих: церковное наказание (посты, длительные молитвы и т. п.)

Глава 4. Непристойные предложения и решения

— Добрый день, Анна, заходите, не стойте у дверей, — любезно показал мне на стул перед столом канцлер.

Эх, симпатичный все же мужчина. Такой, как сказала бы моя подруга Ленка, у которой любовь всей жизни менялась примерно раз в месяц, «Р-р-р, тигр, а не мужик». Но это последнее, о чем мне нужно сейчас думать, а потому я решительно отмела эти мысли.

Почему он здесь один?! Я крутила ситуацию и так и эдак, но не могла понять его целей. А после того, что Анне устроили во дворце, я опасалась подставы. Но зачем мне ее устраивать сейчас? Может, у моего отца (именно так — уже моего, потому что жить очень уж хочется) снова какие-то проблемы и надавить на него через меня — лучший вариант? Вряд ли, конечно, но что я знаю о дворцовых интригах, которые Анна успела зацепить лишь краешком и то вляпалась по самое не хочу? А хотел бы он припомнить мне мое появление ночью в церкви, сделал бы это в первый же день. Потому я решительно заявила:

— Добрый день, господин канцлер. Не могу.

— Почему? — Его бровь выгнулась.

— Видите ли, я нахожусь в этом благословенном месте, чтобы замолить свои грехи, а не накопить новые. Не хотелось бы задержаться здесь еще на неопределенное время только потому, что провела наедине с мужчиной лишнюю минуту. Так что извините, но мне пора. — Развернулась и взялась за ручку двери.

— Никто вас, конечно, не держит, но, как только вы выйдете, упустите шанс выбраться из монастыря уже через две недели.

Я застыла. Покинуть монастырь хотелось очень сильно. С другой стороны, если бы канцер хотел замуровать меня здесь навечно, то вряд ли лично бы участвовал в подобной интриге. Я снова развернулась к нему и, изобразив улыбку, села на предложенный стул.

— Пожалуй, я доверюсь благородству столь уважаемого человека, как вы, господин канцлер.

В глазах мужчины проскочили смешинки, но он никак не прокомментировал мое возвращение. Лишь изучающе меня рассматривал, словно видел первый раз. Мне это не нравилось, и я решила прервать молчание:

— И все же… Могу я узнать, где досточтимая мать[1]? Не думала, что она может уступить кому-то свой кабинет даже на время.

— Досточтимая мать всегда рада помочь своему ближнему и слишком занята, чтобы вникать в мирские дела.

«Ага, особенно если этот ближний — сам канцлер, — подумала я. — И это нехорошо». Но сказала я другое:

— Вы хотите обсудить со мной мирские дела?

— Именно, — чуть улыбнулся мужчина, продолжая меня изучать. — Знаете, несколько месяцев в монастыре сильно вас изменили.

— Если быть точной, то четыре месяца и восемь дней.

Я уже на полном серьезе подумывала о том, чтобы делать в келье небольшие зарубки, как вещественное подтверждение прошедших дней.

— Н-да? — Канцлер снова чуть выгнул бровь. — Тогда мое предложение может вам понравиться. — Я изобразила готовность слушать, и канцлер продолжил: — Мне нужно, чтобы вы привлекли внимание одного мужчины.

Мои брови поползли вверх, а потом я почувствовала возмущение.

— Правильно ли я вас поняла, господин канцлер: вы хотите, чтобы повторилось ровно то, из-за чего я попала в это, м-м-мать его святая женщина, благословенное место?

Кажется, я даже привстала, так меня возмутило это предложение. Но канцлер остался совершенно спокоен и любезно пояснил:

— Не совсем. В идеале он должен на вас жениться.