мной вернётся леди Флюмберже, а изведанным ранее маршрутом, направляюсь к узкому коридорчику, заканчивающемуся тяжёлыми бархатными занавесями.
— Так и думала, что вы придёте сюда, моя дорогая, — возле занавесей обнаруживается леди Флюмбрже.
На её лице отчётливо читается предвкушение развлечений, и это настораживает.
— Я настолько предсказуема?
— Вы нет, моя дорогая. А вот женское любопытство вполне предсказуемо. Хотите знать, кто сегодня пожаловал ко мне в гости?
Киваю.
— В числе прочих в гостиной присутствуют лорды Винлоу, Орнуа и даже Эмильтон, хотя он тут, пожалуй, лишний, — она по-детски морщится. — И, кстати, почти все леди, которые сегодня побывали у вас в гостях, не стали разъезжаться, а приехали сюда, чтобы сыграть по партии в дархаш. Так что если у вас есть план по разоблачению нашего поэта, то самое время его реализовать. У вас же есть план, леди Милс?
— Есть. Хотя я… — хочу сказать, что не готова сделать это сегодня, но понимаю, что во мне говорит страх, который я не должна себе позволять. Чем больше проходит времени, тем больше укореняются старые сплетни и множатся новые. — Хорошо, леди Флюмберже. Я готова.
Выдыхаю и на секунду зажмуриваюсь, стараясь унять волнение.
— Вот и умница, — подмигивает хозяйка особняка. — Кстати, мой дорогой Рэйнхарт приехал ко мне сегодня, потому что искал тебя. Как понимаешь, я не могла ему сообщить, где ты, но и лгать, что тебя здесь нет, тоже не стала. Он был явно озадачен твоим отсутствующим присутствием.
— Оу…
Это всё, что я могу сказать, и судя по лицу леди Флюмберже, она со мной полностью согласна, потому что нахождение здесь Её Величества должно оставаться в тайне.
Глава 25
Заданные вопросы
Рэйнхарта Константина Орнуа
— Вам тоже нужно торопиться, милорд…
Понимаю, что Лоривьева права, и позволяю ей от меня сбежать.
Наблюдаю, как мои люди исчезают следом за ней в особняке.
— В Управление Правопорядком, — хрипло.
Карета трогается, а я запрокидываю голову на спинку сидения, прикрываю глаза и сглатываю.
Я всё ещё ощущаю возле своего виска её дыхание.
От особняка Лоривьевы ехать совсем ничего, поэтому уже через несколько минут я спешу по лестнице лекарского крыла управления вслед за своим осведомителем.
— Как он? — обращаюсь к бледному лекарю.
— Жив, милорд, да только не знаю, выкарабкается ли? Лорд Керн только начал в себя приходить, пару раз даже глаза приоткрыл, а потом целебный настой выпил да едва не помер…
Приходится ещё долго выяснять все детали. Кто входил, кто мог подсыпать яд, куда смотрела многочисленная охрана и множество других вопросов, которые занимают у меня почти всю ночь.
Вернуться домой удаётся лишь перед самым рассветом. К этому моменту моё тело ломит от усталости, а колено болезненно ноет, вынуждая меня прихрамывать.
Я мечтаю затеряться между мягкостью перины и воздушным, как облако одеялом, но вместо вожделенного сна ощущаю лишь разъедающую холодную пустоту.
«Спит сладко грешница в своей постели… »
Я бы многое отдал за ночь с ней.
Целую ночь… с ней.
Хотя бы одну ночь.
Возможно, это бы вернуло мне внутреннее равновесие и способность трезво мыслить.
* * *
Тусклые лучи пробиваются сквозь щели в тяжёлых занавесках. Камин совсем потух, и воздух в комнате остыл.
Сколько я спал? А впрочем, неважно. Одеваюсь и спускаюсь к позднему завтраку.
— Дорогой? — с лёгким удивлением восклицает Анриетта и расплывается в слащавой улыбке. — Праведного утра!
— Милый мой, как же редко ты в последнее время разделяешь с нами трапезу. Я и не помню, когда ты в последнее время завтракал с нами, — матушка.
Именно поэтому я и могу позволить себе этот завтрак. Никто не ждал меня здесь увидеть.
— Праведного утра, — присаживаюсь во главу стола и одобрительно киваю, когда лакей предлагает отрезать для меня кусочек горячей запеканки. — Какие у вас планы?
Всматриваюсь в родные глаза матери, раздумывая: могла ли она быть в курсе того, что за моей спиной делает её невестка. Я ведь всегда был терпелив к её капризам и достаточно обеспечивал… не так ли?
Или нет?
Предательство меня давно не удивляет, хотя это никогда не бывает безболезненно. И всё же одно дело, когда предают не родные люди, а другое — предательство внутри семьи. Отец ошибался, когда учил доверять только близким. Никому нельзя доверять.
— Дорогой, раз ты сегодня с нами, то было бы замечательно вместе отправиться в храм на полуденную мессу. Ужасно неприлично, что нам с Анриеттой приходится так часто появляться без тебя. Злые языки уже начали распускать об этом глупые домыслы.
— Что вы будете делать после мессы? — игнорирую её слова про сплетни, потому что это меньшее из всего, что меня сейчас беспокоит.
— После храма все благородные леди отправятся на праведное собрание в особняк леди Маноли, — слово «благородные» матушка подчёркивает особой интонацией.
Маскирую ухмылку за вежливой, ничего не значащей улыбкой. С каких пор благородство стало синонимом ханжества?
Но то, что леди будут заняты, мне на руку, а в храм я и сам планировал заглянуть.
* * *
— Готов выслушать тебя, послушник божий, — открывает шторку исповедальной кабинки священнослужитель.
— Наисвятейший, мне нужно знать, может ли церковь пойти на одобрение развода в особых обстоятельствах.
— Варрлата не признаёт разводов. Это всем известно.
— Что, если супруга не способна понести ребёнка? Допустим, у некоего лорда будет официальное заключение лекарей, в этом случае церковь могла бы сделать для него исключение?
— В конах подобного не описано. Коны есть глас богов, снизошедший до нас через наисвятейших служителей Варрлаты, а кто мы такие, чтобы обсуждать глас богов?
— А если от этого зависит сохранение одного из древних родов? Если церковь не пойдёт навстречу, то род прервётся.
— На всё воля богов, послушник. Надо больше молиться, строго блюсти коны Варрлаты и помнить, что наисвятейшая вода исцеляет праведников от любых хворей.
— Не заметил, чтобы хоть у одного гвардейца после сражения отросли новые ноги или руки, — не удаётся скрыть злой сарказм.
— Я уже сказал, что на всё воля богов. Вам придётся смириться с наисвятейшими правилами.
— Коны миролюбия церкви Анхелии допускали проведение обряда расторжения венчания в особых случаях!
— Как смеете вы упоминать иноверцев в святом храме?
С каких пор старая церковь считается иноверцами? Злюсь, но заставляю себя контролировать