Вскоре сквозь вату в ушах начали просачиваться и другие звуки — суетливые шаги, голос, зовущий меня по имени.

— Охра, ты здесь? Охра, пожалуйста, дай знак. Подскажи, как тебя вернуть.

Перед глазами стояла пелена. Я сморгнула ее и увидела, что Теневир взволнованно мечется по комнате, озираясь и шаря руками в воздухе, как это делают слепые.

— Охра?

Сначала картинка была мутной, нечеткой. Контуры вещей двоились. Теневир то и дело превращался в размытое пятно. Глаза болели и казались сухими, воспаленными. Хотелось тереть их пальцами или увлажнить специальными каплями из аптеки. Наконец мне удалось сфокусировать зрение.

Я собралась окликнуть мужа, который в данную конкретную минуту стоял спиной к кровати, но подчинить себе голос было непросто. Тело не слушалось, тяжелое, вялое, еще не до конца осознавшее себя живым.

Когда я снова попыталась заговорить, горло пронзила резкая боль. Я вспомнила, как умерла Кхара. Ее задушили. Сейчас я очень отчетливо ощущала, что моя шея — один обширный кровоподтек. Теперь недели три придется носить шарфы или туники с высоким воротом, маскируя все это безобразие под одеждой, иначе у окружающих возникнут вопросы.

— Охра?

К счастью, попытки заговорить можно было отложить на потом, ибо Теневир обернулся и заметил, что его мертвая жена открыла глаза. Судя по его лицу, он меня узнал. Слава тебе, Господи! Не надо ничего объяснять или бояться повторного удушения.

Я устало моргнула, мол, да-да, это я.

Теневир метнулся ко мне и упал рядом на матрас.

Я испугалась, что от радости он сметет меня в сокрушительном объятии. От этой мысли мое измученное тело напряглось в ожидании боли. Благо страхи не оправдались. Хотя Теневир и желал прижать меня к себе крепко-крепко — это его желание было видно невооруженным глазом — но сдержался, обнял нежно и бережно, как хрупкий сосуд, каким я себя и ощущала.

— Боги, это действительно ты!

Его взгляд жадно зашарил по моему лицу, пальцы застыли в воздухе над жуткими синяками на горле.

— Больно? — выдавил он из себя глухим голосом.

Вместо нормального ответа из моей груди вырвался мучительный хрип. Изнутри по горлу словно полоснули ножом. Аж слезы брызнули. Но последнее даже пошло на пользу — глазам стало легче.

Теневир нахмурился. Мне показалось, что он вот-вот начнет извиняться за те страдания, что я сейчас испытываю в теле его задушенной жены, но нет. Никаких извинений. Только бездна вины во взгляде.

И любовь, глубокая, бескрайняя, как океан.

— Охра. — Теневир свел брови и напрягся, затем выдохнул с усилием: — Олга.

Он облизал губы и попытался опять, глядя мне в глаза:

— Олга. Огла. Ол-л-льга.

С третьего раза у него получилось произнести мое имя правильно, и он посмотрел на меня с гордостью за эту маленькую победу.

Захотелось рассмеяться от счастья и затопившего меня тепла.

Глава 29

Отходить от клинической смерти тяжело. Я прочувствовала это на собственной шкуре дважды. В первый раз — после отравления, когда моя душа только перенеслась в другой мир. Два дня меня полоскало в уборной так, что казалось, вывернет наизнанку. Наверное, организм выводил токсины.

Во второй раз было еще сложнее. Синяки на горле болели долго, сходили медленно. Шейные платки и одежда с высоким воротником прочно вошли в мой гардероб на весь последующий месяц. Голос вернулся только спустя неделю и первое время напоминал воронье карканье. Я говорила шепотом или старалась общаться жестами.

За моими страданиями Теневир наблюдал молча, но с таким лицом, будто мысленно стегал себя по спине огненной плетью. Он тележками таскал мне от лекарей разные целебные зелья и снадобья. Следил, чтобы слуги подавали мне на стол правильную еду — перетертую, не слишком холодную и не слишком горячую.

И обнимал меня. Постоянно. Ластился как щенок. Не отлипал. Не упускал ни малейшей возможности облапать меня или затащить в постель.

С постелью сначала возникли сложности. Стонать было больно, а не стонать под ласками Теневира — нереально. Пришлось повременить с любовными утехами, зато потом мы оторвались по полной. Пометили каждую горизонтальную поверхность в доме. И не только горизонтальную. Теневир любил брать меня на весу или прижав спиной к стене.

Мы словно обезумили, наслаждаясь друг другом. Делали это утром, вечером, днем, перед сном и при пробуждении, в спальне, в гостиной, в душе под струями воды, в укромных уголках Маэл’ар и ночью на поверхности, там, где никто не мог нас увидеть. Никак не могли насытиться близостью, объятиями и поцелуями. Никак не получалось поверить, что все теперь будет хорошо и впереди только любовь и счастье.

Мы не говорили об этом, но внутри у нас поселился страх. У каждого свой. Я время от времени просыпалась по ночам в холодном поту и с криком. Мне снилось, что душа Кхары каким-то образом победила силу притяжения портала и осталась здесь, с нами, что она строит козни и пытается вернуть назад свое тело.

Иногда этот страх преследовал меня и днем. Я замирала, прислушиваясь к себе — не ощущаю ли в квартире потустороннего присутствия? Напрягала слух — не уловлю ли злобный шепот призрачных губ, осыпающих меня проклятиями. Скользила взглядом по комнате, пытаясь заметить что-то странное и необычное — вещи не на своих местах, неясную тень, которая мелькнет в зеркале или отразится на боку стеклянного графина, белесый женский силуэт в темноте арочных проемов.

Теневир параноил не меньше. Порой его взгляд, направленный на меня, становился острым и подозрительным. Муж думал, что я не замечаю, как утром, проснувшись, он пристально всматривается в мои глаза, проверяя, кто в них — его нежная возлюбленная или садистка бывшая. В такие минуты я стремилась как можно скорее развеять его опасения — мягкими ласками и сладкими поцелуями.

Кроме этого, Теневир остался жутким ревнивцем и зорко следил за тем, чтобы возле меня не крутились никакие левые мужчины. Некоторые раны не заживают. Брак с изменницей Кхарой изрубцевал его душу сильнее, чем можно было представить.

Но время шло. Сменялись дни и сезоны. Тиски страхов постепенно разжимались, и с каждым новым месяцем мы с Теневиром дышали все свободнее.

Я больше не прислушивалась к шорохам в пустом доме, все реже просыпалась от ночных кошмаров, а Теневир перестал ждать подножек от судьбы и наконец поверил, что боги бывают милосердны.

Мир вокруг не стоял на