— Хорошо, — он повторил это чуть слышно.

Слегка подтолкнул меня, вынуждая откинуться на стену, и я подчинилась, хотя на долю секунды меня охватил страх: кто знает, насколько больно это будет, если будет так?..

А, впрочем, мне быстро стало наплевать.

Монтейн снова прижался ко мне, коснулся губ горячим и быстрым поцелуем, и мне сделалось абсолютно всё равно, как именно, лишь бы сейчас и с ним.

Отчаянно надеясь хотя бы не покраснеть и ничем не выдать своей неопытности, чтобы он, не приведи Создатель, не вздумал остановиться, я положила ладонь ему на затылок и потянулась за новым поцелуем сама. Не так ведь сложно сделать вид, что в ощущении чужой руки под юбкой для меня нет ничего особенного…

Дыхание барона обожгло мои губы. Вместо того чтобы поцеловать, он, дразня, коснулся их кончиком языка, и я прищурилась, готовая застонать снова.

От женщин в деревне я слышала, что некоторые мужчины любят, когда женщина с ними стонет. Других это раздражало.

Несколько недель назад я, стыдясь собственных мыслей, раздумывала о том, нужно ли мне будет делать подобное в момент, когда я стану женщиной.

Если бы я только могла предположить, что эти стоны будут рваться с губ сами.

И что я в самом деле могу потерять голову в достаточной степени, чтобы вздрогнуть, в третий раз услышав севший голос Монтейна над самым своим ухом.

— Теперь, когда тебе в самом деле лучше, ты ответишь на все мои вопросы, мадам Мелания.

Я распахнула глаза, не понимая, зачем и почему он говорит об этом сейчас, а его рука уверенно скользнула по моему бедру вверх.

Глава 10

Ладонь Монтейна оказалась там, где я не предполагала бы её почувствовать, даже если бы он согласился сразу.

Он с изумительной лёгкостью сдвинул ткань моего белья, и я сдавленно вскрикнула от силы ощущений, когда его пальцы соскользнули ниже по густой и вязкой влаге, которой оказалось постыдно много.

Вильгельм же оперся о стену рядом со мной, не вжимая меня в неё слишком сильно, но мастерски прижав мой подол ногой так, чтобы я не могла ни уклониться от него, не вывернуться.

— Итак, сначала я думал, что ты просто запуганная девочка, которую затравили так, что ей приходится бежать из родного дома, хватаясь за первого встречного.

Когда он заговорил, голос его прозвучал пугающе — хрипло, низко, опасно.

Я застыла, не решаясь даже вдохнуть, а между тем остатки воздуха из груди выбило.

Пальцы барона двинулись выше, обвели чувствительный набухший бугорок.

Сдавленно ахнув, я крепко схватила его за плечо.

Он же склонился ко мне ближе.

— Потом я почти уверился в том, что ты ввязалась вместе со своим любовником в нечто такое, с чем не хочешь иметь дело. Во что-то, что вышло из-под контроля.

Совсем немного, но усилив нажим, он двинул пальцами резче, и свободной рукой мне пришлось вцепиться в так кстати оказавшийся под ней дверной косяк.

— Что?.. Я…

Бессмысленно тараща глаза, я лепетала какие-то глупости, и сердце грозило выпрыгнуть из груди.

Это оказалось совсем не тем, что я…

Монтейн быстро поцеловал меня в висок, словно в попытке утешить.

— Потом я решил, что ты беременна от того мужчины, и надеешься уехать подальше, прежде чем он об этом узнаёт и начнёт портить тебе и твоему ребёнку жизнь. Но потом выяснилась одна пикантная подробность.

Он убрал пальцы, и как только я собралась вздохнуть с облегчением, накрыл моё лоно ладонью, неторопливо провёл ею вниз, а потом обратно.

— Оказалось, что в попутчицы мне досталась девственница. В этом ведь я прав? Никого ведь ещё не было, так мадам Мелания?

Его голос звучал вкрадчиво, уже не над ухом, а в самой моей голове, а рука продолжала двигаться.

Я издала короткий придушенный звук, похожий на вскрик, когда, продолжая держать, он коснулся меня пальцем там, где никто не касался прежде, возмутительно интимно.

— Так что?

Хватая ртом воздух, я продолжала цепляться за него и за стену, не зная, что ответить и надо ли отвечать.

Как он?..

— Хочешь знать, как я догадался? — Монтейн тем временем легко, едва касаясь, провёл губами по моей скуле. — Ты едва умеешь целоваться. При такой красоте это практически непростительное упущение.

Ладонь двинулась резче, и я до боли прикусила губу, потому что это вдруг стало невыносимо. Слишком много, слишком… правдиво.

Барон остановился, будто издеваясь, ослабил нажим.

— А ещё краснеешь даже от взгляда. Не знаешь, как реагировать, если тебя касаются.

Дав мне короткую, всего на два вдоха, передышку, он снова погладил меня кончиками пальцев — легко-легко, так, что я распахнула глаза, едва успев прикрыть их.

Это было ужасно и восхитительно одновременно.

Деться от этих бесстыдных, неожиданных и вместе с тем желанных прикосновений оказалось некуда, — я ведь сама на них напрашивалась, да и Монтейн держал так крепко, что я бы просто не решилась.

Сердце колотилось так отчаянно, что мне было почти больно, качающиеся на ветру ветки расплывались, смазывались, превращаясь в одно зелёно-коричневое пятно.

— Что же ты молчишь, Мелли?

Он прихватил зубами мочку моего уха — не больно, но я выгнулась так резко, что Монтейну пришлось прижать меня к стене снова.

— Чёрт…

— А вот это ещё рано, — он улыбнулся, глядя мне в глаза, шально и обворожительно. — Чуть позже. Отвечай, девочка. Ты всё равно ответишь.

Так и не сумев толком сфокусироваться, я смотрела на его и тонула в той тьме, что постепенно затапливала его глаза, не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Чего ты хочешь?

Его рука оставалась там же, где была. Барон словно забыл о ней, лишь изредка надавливая подушечками пальцев, а мне уже хотелось плакать от беспомощности, непонимания и того, что я правда не знала, что со всем этим делать.

— Правду, — Монтейн посерьёзнел, и впервые за время нашего знакомства он показался мне по-настоящему опасным. — Ты ведь не скажешь добровольно. У тебя была масса возможностей сделать это. Однако ты молчишь.

Мне начинало казаться, что кроме его голоса и его глаз в мире вообще ничего не осталось. Колени уже подрагивали, пальцы, которыми я цеплялась за дверной косяк, свело, но я боялась просто-напросто упасть, разжав их.

— И что ты будешь делать? Запрёшь меня здесь, пока не стану сговорчивее? Или будешь пытать?

Мой собственный голос постыдно срывался и звучал