Одно лишь маленькое слово…

Она искушала так сладко, что я сбилась, открыла глаза, и тут же изумлённо моргнула, увидев рядом со своей тенью на полу ещё одну.

— Я знал, что найду тебя здесь, — Вильгельм произнёс это негромко и глухо, словно не был уверен, что говорит именно со мной.

Я же, пользуясь тем, что стою к нему спиной, дёрнула уголками губ, потому что на полноценную улыбку, даже самую ядовитую, вдохновения не было.

— Я думала, ты меня бросил.

Получив подтверждение тому, что я это просто я, барон перешагнул порог и остановился прямо за моим плечом.

— Без объяснений, еды и тёплой одежды? За кого меня принимает мадам?

Не в силах больше терпеть и вместе с тем страшась увидеть его глаза до дрожи в коленях, я развернулась и едва не врезалась в него. Оказалось, что он стоит очень близко.

Живой, здоровый, настоящий. Утомлённый быстрой ездой, но не измождённый.

Я не могла предположить, что именно Монтейн видел в моём лице, но смотрел он пристально и как будто удивлённо.

— Я ездил за едой и вином. Не можем же мы питаться травой вместе с лошадьми, а на какое-то время нам придётся здесь остановиться.

Он, черт его побери, в самом деле недоумевал, как глупость, подобная той, что я озвучила, могла прийти мне в голову, и вот теперь мне в самом деле захотелось рассмеяться.

— Я видела помидоры и запоминала огород, — давя в зародыше этот истеричный смех, я быстро облизнула губы.

Барон кивнул предельно сосредоточенно:

— А ещё есть кабачки. В прошлом году я нашёл несколько картофелин.

Мы говорили о какой-то немыслимой ерунде, стоя так близко, что достаточно было бы шептать.

Колени начали подгибаться, и я отвернулась первой, чтобы выбраться на террасу.

— Здесь всё так знакомо. Должно быть, все травницы живут примерно одинаково.

Перевести тему, болтать о ещё менее важном, даже завести неизбежный для нас серьёзный разговор — я была готова практически на что угодно, лишь бы не дать ему заметить, что меня трясёт от облегчения.

Во взгляде Монтейна не было отвращения или страха, но он всё ещё был, и теперь уже точно навсегда останется чужим для меня человеком. Нельзя было продемонстрировать, что здесь и сейчас я так от него зависима.

Как будто он сам этого не знал.

— В чем-то — наверняка, — выйдя из дома вслед за мной, Вильгельм остановился.

Я же прислонилась спиной к шершавой сухой деревянной стене и надавила пальцами на переносицу, заставляя себя сосредоточиться.

— Тут осталось много полезного. Ты наверняка видел.

— Да, — он кивнул и зачем-то опустил левую руку в карман. — Я проверил этот дом в первую очередь. Убрал всё, что могло представлять опасность, так что ты можешь пользоваться всем, что тебе нужно.

Я втянула носом воздух и кивнула, изо всех сил стараясь оставаться спокойной.

Значит, он в самом деле вернулся, чтобы привезти мне еды. Возможно, для того, чтобы договориться о том, как часто будет приезжать, чтобы проверить, всё ли со мной в порядке.

Так было правильнее. Именно так должен был поступить хороший человек.

Вот только мне это казалось чудовищно жестоким.

После того, что он видел и сделал для меня, я просто не имела права рассказывать ему правду. Тем более — просить о снисхождении.

При текущем положении дел я предпочла бы никогда не видеть его вовсе. Запомнить не благодетелем, вынужденным наступать себе на горло, чтобы сделать всё как до́лжно, а певшим для меня среди ночи мужчиной.

Ему ведь, должно быть, ещё тяжелее, чем мне. У него есть выбор.

— Мел.

Он снова окликнул меня этим непривычным коротким именем, и я вскинула взгляд.

Стоит ли сказать ему, что я всё понимаю, и он не должен ни объяснять мне, ни извиняться?

Монтейн шагнул вперёд и, прежде чем я успела опомниться, прижался ко мне так тесно, что я почти не перестала дышать.

Для надёжности оперевшись правой рукой о стену возле моей головы, левой он заставил меня поднять лицо и поцеловал.

Впервые по-настоящему — глубоко и медленно, обжигающе чувственно и непристойно.

Так, что я сама привстала на цыпочки, отвечая ему, схватилась за его запястье, чтобы не вздумал остановиться и отпустить.

Вильгельм не стал стряхивать мои пальцы. Они разжались сами, когда его рука двинулась ниже, и волоски на шее встали дыбом, стоило ему коснуться подбородка, а после — ключиц.

Разорвав поцелуй, когда воздуха для двоих стало слишком мало, он прислонился лбом к моему лбу и вместе со мной смотрел как зачарованный — наблюдал за тем, как костяшки его пальцев прошли вниз по моей груди, и я бесстыдно подалась вслед за этим мимолётным касанием.

Мало.

Этого было так чудовищно мало…

Ладонь барона остановилась на моей талии, легла приятной тяжестью, и я в растерянности прикусила губу, не понимая ни того, как могу совладать с собственным телом, ни того, что должна теперь предпринять.

— Тебе действительно лучше?

Его голос над самым ухом прозвучал так хрипло и низко, что я едва не поперхнулась на вдохе, поднимая лицо.

Глаза Вильгельма потемнели.

Я не посмела ни шелохнуться, ни заговорить под этим взглядом, только дважды кивнула.

— Хорошо, — он кивнул мне в ответ.

А потом провел сухими губами по моей щеке к подбородку и ниже, вынуждая меня запрокинуть голову и схватиться за его плечо.

Этот неспешный полупоцелуй на шее, заставил меня вздрогнуть — так неожиданно приятно и будоражаще это было.

Я стиснула его рукав сильнее, а Монтейн склонился ниже, скользнул губами по моей груди в вырезе рубашки.

Собственный короткий и жалобный стон я услышала с удивлением.

Всё это просто было не со мной.

Удушающе мало ему оставалось до того, чтобы опустить ткань с плеча. Чтобы коснуться меня так, как только вчера мечталось — невыносимо медленно провести пальцами по тонкой чувствительной коже, обвести сосок, а после сжать ладонь.

Рука с моей талии двинулась ниже, совсем короткий, почти игривый поцелуй пришёлся в предплечье, и когда он прижал меня к себе совсем уж бесстыдно, я с готовностью обхватила руками его шею, поймала губами мочку уха — неловко, быть может, но так, как мне захотелось в ту минуту, когда я впервые увидела его спящим.

Вильгельм оторвался от меня, чтобы вдохнуть — оказалось, что и он дышит тяжело и часто, точно так же как я.

Его ладонь я чувствовала уже под своим подолом, чуть выше колена,