Поспособствовала этому невольно и мать, которая давала ребенку столько свободы, сколько он хотел и как было принято в ее бескрайних степях. Поспособствовали старшие сестры, обожавшие его, старшие жены отца, относившиеся с необычайной ласковостью, наложницы отца, тетки и придворные дамы. Они умилялись его шалостям, они никогда не ругали его, и каждая норовила похвалить и побаловать. И все это, конечно, было следствием гордости отца оттого, что у него наконец появился наследник, и любви деда.

Иногда, когда Вей капризничал или баловался, он тоже мог сделать нехорошее — принудить слугу к чему-то. Так, однажды он, будучи лет пяти, сердито воскликнул «сам ешь свою кашу!», и слуга, принесший кашу, взял ложку и принялся ее есть. И не остановился, пока всю не съел.

Тогда это не воспринималось чем-то недостойным. Конечно, их учили сдерживаться и контролировать свои мысли, а маме отец подарил кольцо-блокатор ментальных приказов, чтобы капризящее дитятко, кричащее «Уходи!», не заставило ее уйти на самом деле. Но все, и члены семьи, и слуги, принимали всплески как должное, лишь качали головой от непоседливости юного наследника.

Вей Ши никогда не шалил зло, он просто не мог усидеть на месте. И не замечал подозрительных и странных взглядов, пока не услышал, как один из учителей в сердцах говорит другому после того, как принц разбаловался, не желая учиться, и опрокинул чернильницу с пером для написания иероглифов:

— В этом Ши красная кровь уж чересчур полыхает.

Вей был совсем мал — шесть лет — и, в очередной раз, когда дедушка взял его с собой на рыбалку, спросил у него, что это значит. Учителей он больше не видел, а дедушка объяснил ему, что была в роду Ши красная пра-пра-прабабка, которая усилила род, но с тех пор стало в Ши больше ярости и гневливости. Однако же не стоит этому беспокоиться — с возрастом все нежелательные проявления будут сглажены благословением Великого Тигра, а что и останется, пойдет на пользу империи — ведь без ярости иногда никак.

— Я все больше погружался в учебу, — говорил Вей Ши, — я достигал мастерства во всем, за что бы ни брался. Я взрослел, окруженный преклонением и уважением и принимал, что я велик уже по праву своего рождения. Пусть дед говорил мне о скромности и сдержанности, а учителя учили меня созерцанию и тому, что все внешнее — суета и наносное. Разве что только в поездках к родителям матери сталкивался я с тем, что передо мной не лебезили, однако же они, простые люди, тоже баловали меня сверх меры.

Вей вспоминал не только это, но и ощущение свободы в широких шатрах рода деда-скотовода, в беготне по бескрайним лугам, в поездках без седла верхом, прижавшись к спине матери. Помнил вкус лошадиного молока и долгие песни вечерами у костров, ватагу ребятишек, которые сначала дичились его, а затем приняли в свои игры. Вспоминал, как преображалась мать, чье белое лицо не по-дворцовому загорало, как сменялись сложные прически обычными косами и смеялась она, показывая белые зубы. Часто Вей с мамой задерживались там дольше оговоренного, но потом приезжал отец — и мать бежала к нему с радостью, и сам Вей бежал, и отец проводил там несколько дней — и уезжал, забирая их с собой в плавность, выверенность, правильность дворцовой жизни.

Давно Вей не был у родителей матери. С двенадцати лет. И только на коронации отца поклонился им, приглашенным, как особым гостям, поднес важные дары, сказал нужные слова — однако больше десяти лет они не виделись, и ощущал он, что робели бабушка и дедушка перед тем, каким стал Вей за эти годы.

— Я взрослел и, осознавая величие рода и своей роли, становился все требовательнее к себе. Но и вспышки гнева проявлялись все чаще, а шумность сознания окружающих людей с каждым годом осознавалась все сильнее и все неприятнее она была. Я ждал малую коронацию с нетерпением. Малая коронация для наследников, представление первопредку для других детей Ши наполняет гармонией души и направляет личность в сторону тишины, самопознания и самосовершенствования. Мы познаем смирение и учимся ощущать мир.

Он помолчал.

— Однако я ее не прошел. Точнее, прошел не полностью. И это было первым разом, когда что-то пошло не по-моему, Мастер.

— Часто это становится местом для роста, — заметил Четери.

— Да, но я тогда этого не понимал, — отозвался Вей Ши, глядя на сияющую Неру.

Он совершенно не ожидал, что не пройдет малую коронацию — разве он, единственный, великолепный, талантливый, Ши до кончиков волос мог ее не пройти? Мог не встать в один ряд со своими предками, не подтвердить свое право на то поклонение, что сопровождало его?

— Я не могу рассказать тебе, что было на инициации, потому что это секреты моей семьи, — сказал Вей Ши глухо. — Лишь скажу, что я не прошел последний круг. Круг смирения. И пусть получил способность оборачиваться, усилил свои ментальные способности, стал четче чувствовать природу и людей, я так и не научился впадать в транс-медитацию, чтобы очищать разум и ставить стену между собой и ментальным шумом других людей. И тогда я впервые спросил себя — а вдруг это из-за того, что я наполовину простолюдин?

— Самый очевидный ответ для раненой гордости, — ответил Четери.

— Да, — коротко проговорил Вей Ши.

И пусть мама обнимала его и говорила, что один раз споткнуться не значит остановиться. И что это не главное в жизни, а главное — чтобы он был счастлив. Впервые он ее не понимал — что значит, не главное? Быть достойным наследником Ши — не главное?

И пусть отец рассказал ему, что тоже прошел не с первого раза и споткнулся раньше, на круге знания.

Пусть дед успокаивал его и говорил, что аура его по-прежнему не уступает ауре его отца в возрасте инициации, а, значит, он полновесный наследник Ши. Просто в его ауре красная составляющая особо сильна, и, видимо, это случилось потому, что он младший.

— Но не печалься этому, — говорил дед, — бывало уже, что будущий император рождался и вторым, и третьим, и в них тоже красного огня было побольше, чем хотелось бы. Ты обязательно пройдешь все испытания, положенные наследнику, ибо и такое у нас бывало ранее — не