Я улыбнулась краешком губ, оглядывая двор. Куры копошились у амбара, селезень с шумом хлопал крыльями, дети лепили снежной бабе воротник из сухих травинок.

— Золото бы меня не согрело, — тихо сказала я. — А они — живые — греют.

Мартен понимающе кивнул, и я оставила его у поленницы.

Воздух начинал тянуть прохладой, влажный ветер пробирался под плащ. Я повернулась к замку и вошла внутрь. Каменные стены встретили меня теплом.

Обеденный зал был полон уюта: пылал камин, распространяя живое, мягкое тепло. Воздух пах пряжей, пеплом и чем-то вкусным — видимо, Ания опять что-то поставила томиться в горшке с утра.

У самого камина сидели Тилла и Ания. Обе вязали — у Тиллы на коленях лежал моток зеленой пряжи, у Ании — буро-серый клубок. Они разговаривали тихо, перебрасывались фразами, будто напевая.

Я подошла ближе, сняла плащ и, не мешая, опустилась рядом с ними на низкую скамью. Протянула ладони к огню.

Пламя потрескивало, бросая на стены рыжие отсветы. Теплые языки обвивали мои пальцы, и напряжение понемногу спадало.

— С первым теплом хочу снова огород разбить, — сказала Ания, не отрываясь от вязания. — В том углу двора, где земля поюжней, там и снег быстрее сходит.

— Хорошая мысль, — откликнулась я, разминая пальцы. — Свои травы, овощи… Будем меньше зависеть от закупок. И людям привычнее, когда земля кормит.

— А еще — отвлекает, — добавила Тилла. — Руки заняты, голова отдыхает. Мы с девками уже говорили — кто останется до лета, с радостью помогут.

Я кивнула. Образ ухоженных грядок, зелени, качающейся от весеннего ветра, наполнил меня каким-то мирным, почти домашним ожиданием.

— Надо бы списки составить, — пробормотала я. — Какие семена закупить, что попробовать вырастить. Лук, морковь, капусту точно. А может, и лекарственные травы…

— Мелиссу, — тут же подхватила Ания. — И мяту. Вы ж ее любите. Чай отменный получается с нее.

Женщины тихо засмеялись.

Вдруг со стороны входа в зал донесся неуверенный голос:

— Госпожа Элира?

Мы обернулись. В дверях стояла Мона.

— Можно мне остаться? — спросила она, сглотнув. — Ну… когда деревню восстановят и все вернутся. Я не хочу уходить.

Я поднялась и подошла к ней ближе.

— Почему, Мона?

Она вздохнула, отведя глаза.

— Я чувствую… магию. Когда вы лечили нас, когда очаги зажигали… я чувствовала, как все пульсирует. Не знаю, как объяснить, но я хочу научиться большему, чем то, что вы уже мне дали. Я хочу быть как вы. Лечить. Помогать. Понимать это… изнутри.

Я приблизилась и взяла ее за руку.

— Ты и правда этого хочешь?

Она кивнула, и в ее глазах блеснуло упрямое, настоящее желание.

— Тогда оставайся, — сказала я. — Я буду рада учить тебя дальше. У нас с тобой уже все отлично получается.

Мона улыбнулась, и в этой улыбке было столько света, что даже пламя в очаге будто вспыхнуло ярче.

На самом деле, я мгла дать этой девочке уже гораздо больше, чем технологию варки зелий и простейшие исцеляющие чары.

За прошедшую зиму я практически поселилась в подземелье. Библиотека стала моим личным храмом. Там, среди старых пергаментов и запаха времени, я нашла не только знания, но и себя.

Я открывала том за томом, искала, читала, сопоставляла, училась говорить с магией на одном языке, в котором важны не только слова, но ритм дыхания, суть намерения, даже тишина между строк. Это было непросто. Но теперь магия больше не ускользала, не вырывалась из-под контроля, как испуганное животное. Я могла звать ее — и она приходила. Осторожно, тихо, но шла ко мне, как к своей.

С огнем, с исцелением, с защитными плетениями — все стало яснее. Как будто я, наконец, нащупала свой темп, свою силу. Я знала: если не спешить, не жадничать, а быть внимательной, бережной, она ответит.

Но даже сейчас, когда пламя в очагах вспыхивает по моей воле, а боль уходит от одного прикосновения, — третья дверь остается закрытой.

Та, что с витыми узорами и знаком, который я не могу расшифровать.

Я прикасалась к ней снова и снова. Пробовала слова, жесты, магические ключи. Бесполезно. Она не пускала меня — как будто ждала чего-то. Или кого-то.

Иногда я стояла перед ней в полумраке, чувствуя глухую дрожь за камнем. Она не была мертва — я это знала точно. В ней дышала сила. Но пока она оставалась молчаливой и чужой.

И это тревожило меня больше, чем я готова была признать.

Прошло несколько недель. Весна вступала в свои права все увереннее. Солнце скользило по стенам Лаэнтора, золотя камень, прогревая воздух. В этом тепле было почти умиротворение — хрупкое, как тонкий лед над ручьем. Мы жили, работали, мечтали, смеялись. Я почти поверила, что все невзгоды — позади.

Почти.

Крик с дозорной башни рассек воздух, как удар клинка.

— Карета! Императорская карета у ворот!

Я замерла на лестнице, не дойдя до кухни. Сердце сжалось. Один-единственный удар — глухо, но достаточно, чтобы дыхание сбилось. Я вышла во двор, словно во сне, сквозь шум голосов и суету.

Кто-то уже распахнул ворота.

Карета, темно-синяя с золотым гербом, остановилась за пределами и проезжать внутрь не спешила. Упряжка лошадей — с доспехами и перьями. Стража — пятеро в алом, все при оружии. А на ступенях уже стоял мужчина с пергаментом в руках.

Если бы там был Рэйдар, я бы уже увидела его. Но сердце все равно продолжало колотиться в груди, как сумасшедшее.

Письмо, очевидно, дошло. И мое авторство не смогло остаться тайным. Как же он вычислил, что послание от меня? Или гонец здесь по другой причине?

Я глубоко вздохнула, мысленно приказав себе успокоиться, и двинулась к воротам.

— Леди Тал’ларен, — громко произнес мужчина, стоя на последней ступени кареты. — По воле Его Величества, Императора Рэйдара Аэр’Варда Хранителя Пламени, вы призываетесь ко двору безотлагательно. Его Величество желает лично говорить с вами. Вам надлежит немедленно выдвигаться в столицу.

Мир вокруг будто потускнел. Я слышала, как хрустят камни под сапогами стражников, как у кареты нервно переступают лошади. Слышала собственное дыхание — тяжелое, как после бега.

Он вызывает меня?

После всего, что было?

После того как вычеркнул меня из своей жизни, как пустышку, как ошибку. После того как смотрел сквозь меня — холодно,