Не успеваю ответить.

Удар сотрясает станцию. Мощный, оглушительный. Стены содрогаются, освещение мигает и гаснет. Аварийная сирена взвывает на одной ноте.

Охранники роняют меня. Падаю на колени, пытаюсь ладонями смягчить падение.

И тут — по всем громкоговорителям, на всех частотах — раздается голос. Низкий, рычащий, с характерным шипением на согласных.

— Это предупреждение вс-сем, кто находитс-ся на этой с-станции. Выдайте нашу ш-шахри, или мы разнес-сем это мес-сто в кос-смичесскую пыль. У вас-с ес-сть дес-сять минут.

Сердце замирает. Это голос Риана. Злой, опасный, но такой знакомый.

Пилот выругался на своем гортанном языке. Охранники засуетились, доставая оружие.

Аморфное существо пульсирует ярче, его перламутровое тело переливается всеми цветами радуги.

«Они пришли за тобой», — в его мысленном голосе слышится… удовлетворение? — «Как и было предсказано».

Поднимаю голову, смотрю в темноту аварийного освещения. Где-то там, за обшивкой станции, за холодной пустотой космоса — они.

Мои изумрудные принцы.

— Я здесь, — шепчу, зная, что они не услышат. — Я жду вас.

Станция содрогается от второго удара. Ближе. Сильнее.

26 глава

Меня волокут дальше по коридору.

Колени скребут по решетчатому полу — каждая царапина выжигает новую линию боли на уже ободранной коже. Свет мерцающих ламп режет глаза полосами — белый, темнота, белый, темнота — как морзянка умирающей станции. В ноздри бьет запах: ржавчина, въевшаяся в металл за десятилетия, пыль поколений и что-то приторно-химическое, напоминающее пролитый антисептик из медблока. Может, здесь когда-то пытались отмыть кровь?

Чужие пальцы — жесткие, как клещи — впиваются в плечо так глубоко, что рука немеет, превращаясь в бесполезный придаток. Остается только пульсация — тупая, ритмичная, в такт ударам сердца.

«Дышать. Просто продолжать дышать», — мантра крутится в голове, когда массивная арка проглатывает нас целиком.

Зал раскрывается передо мной как пасть древнего зверя. Потолок уходит в непроглядную тьму — только тонкие линии голубоватой подсветки змеятся по металлическим ребрам перекрытий, похожие на фосфоресцирующие вены. В центре — идеально круглая платформа из черного камня, отполированная до такой степени, что в ней отражаются искаженные силуэты. По периметру высятся колонны, испещренные глубокими бороздами — будто гигантские когти оставили свои автографы на древней плоти станции.

И много неизвестных мне существ.

Их здесь не меньше двадцати, и от каждого веет смертью так явственно, что воздух становится густым. Высокий альбинос с волосами цвета выбеленной кости, перевитыми кожаными шнурами — его глаза красные, как у лабораторной крысы. Приземистый громила с кулаками, закованными в шипастые муфты — на его лице шрамы складываются в карту прошлых убийств. Тощий, как скелет, тип с пальцами-паучьими лапками — они подрагивают, словно нащупывают невидимые струны чьих-то нервов.

Оружия почти ни у кого нет. Им не нужно железо — они сами оружие. Их взгляды скользят по мне как лезвия, оставляя невидимые порезы на коже.

Меня швыряют на пол с такой силой, что выбивает дух.

Во рту — медный привкус крови. Ладони обдираются о железный пол.

И застываю.

Она стоит на краю каменного круга.

Девушка. Почти человек. Почти — потому что в людях не бывает таких глаз: цвета зимнего неба перед бурей, серебристо-серые с темными прожилками. Они светятся изнутри холодным огнем, который одновременно притягивает и отталкивает. Лицо у нее точеное, с высокими скулами и тонкими чертами — было бы красивым, если бы не шрам. Уродливая борозда тянется от левого виска через всю щеку к уголку губ, грубо сшитая когда-то неумелыми руками. Шрам стягивает кожу, превращая любую попытку улыбки в хищный оскал.

Темные волосы собраны в тугой хвост, открывая длинную шею. На ней — простой черный комбинезон без опознавательных знаков, перетянутый широким ремнем с непонятными символами. Но самое жуткое — ее руки. Пальцы неестественно длинные, с выступающими суставами, они двигаются слишком плавно, слишком гибко, будто у них есть лишние сочленения.

Она движется ко мне с грацией хищницы, уверенной в своей добыче.

Воины вокруг расслабляются — но их расслабление опаснее любой агрессии. Кто-то негромко постукивает костяшками пальцев о бедро, и от этого ритмичного звука по спине бегут ледяные мурашки.

Незнакомка опускается передо мной на корточки одним текучим движением, словно гравитация для нее как раз та самая, комфортная, в то время, как мне сложно двигаться. Ее жуткие пальцы подхватывают мой подбородок, заставляя смотреть в эти нечеловеческие глаза.

Прикосновение холодное.

— Итак, землянка наконец здесь, — ее голос обволакивает, как шелк, скрывающий бритву. Никакого акцента, никаких дефектов — неестественно идеальная речь. — Одну земную самку я упустила... — уголок рта дергается, шрам играет тенями, — но хорошо, что ты еще не успела ощениться от своих истинных. Это позволило мне выкрасть тебя хотя бы ненадолго.

Каждое слово — осколок льда под кожей. Внутри все сжимается в тугой узел. Я с трудом сглатываю ком в горле.

— Что… вам от меня нужно? — голос предательски срывается, но я заставляю себя не отводить взгляд.

— Мне нужно, — она наклоняет голову, и в серых глазах пляшут холодные огоньки, — чтобы ты научила меня быть тобой. Вернее, научила бы, будь у нас время... — ее большие пальцы медленно очерчивают линию моей челюсти, и от этого псевдо ласкового жеста тошнит. — Но поскольку твои змейки дали нам всего десять минут, ты просто убедишь их подождать подольше.

Она улыбается — та самая кривая улыбка, искаженная шрамом. За спиной раздается шарканье — кто-то из воинов переступает с ноги на ногу. «Десять минут», — эхом отдается в голове. Голос Риана в динамиках доков, ультиматум. Горло сдавливает невидимая петля.

— И почему я должна это делать? — удивляюсь, насколько ровно звучит мой голос. — Я доверяю им несомненно больше, чем вам.

— О, конечно, — она издает короткий смешок, похожий на лязг металла. — Настолько доверяешь… Но они прятали тебя ото всех… Не показывали свой мир, держали в золотой клетке… — ее пальцы скользят к моей шее, останавливаясь на воспаленном следе от диода. — За тобой объявлена охота,девочка. Это чистая правда. И поверь… — слово «девочка» звучит как «жертва», — тебе повезло попасть именно ко мне. Другие охотники не стали бы так… деликатничать.

Она отпускает меня и встает одним плавным движением. Почти мой рост, но в ней есть что-то монументальное — привычка повелевать, въевшаяся в каждый жест.

— Кто вы такая? — вырывается у меня прежде, чем успеваю