— Ты ошибаешься, — раздаётся мужской голос у меня за спиной.

Я оборачиваюсь, хватаясь за сердце. У подножия лестницы, привалившись к стене, стоит парень. Он смотрит прямо перед собой и перебрасывает в руке красное яблоко, словно это мяч, а не еда.

— Что, прости?

Его чёрные волосы при искусственном свете отливают синим. Прядь соскальзывает на лицо, пряча его ещё больше.

— Ты идёшь не туда. Актовый зал в другой стороне.

Я начинаю спускаться, но замечаю: чем ближе я к нему, тем сильнее он напрягается.

— Не покажешь, куда именно? — прошу.

— Нет.

Я раскрываю рот. Он ведь не обязан мне помогать, но хоть соврать и приправить отказ каплей вежливости можно было бы.

Он поднимает взгляд. В глазах пляшет насмешка. Он откусывает яблоко и жует, не отрываясь от меня. Невольно я делаю шаг ближе, чтобы рассмотреть его глаза. Серые. Но больше всего бросается в глаза шрам, пересекающий левую сторону лица: он начинается у виска, тянется вдоль челюсти и исчезает под подбородком.

Не знаю, то ли это моя болезненная любопытность, то ли сила его взгляда, от которого мозг отключается на секунду, — но губы сами формулируют вопрос, которого я ни за что не должна была задавать.

— Что у тебя на лице? — спрашиваю. И тут же жалею.

Он прищуривается. Я не уверена, удивлён ли он моей дерзостью или раздражён моей любопытностью.

— Два глаза, нос и рот. Как у тебя, — цедит он.

Я бы извинилась, но поздно: глупость уже сказана. Мне так неловко, что хочется развернуться и бежать. Но я ведь никогда не бегаю.

Я обхожу его осторожно, не поворачиваясь к нему спиной, и возвращаюсь к подножию лестницы. Он следит за каждым моим движением, и я чувствую себя добычей перед львом, готовым прыгнуть, стоит мне отвернуться.

Он снова откусывает яблоко, сок стекает по уголку губ. Он ловит каплю пальцем и слизывает.

— Ну, в любом случае, спасибо. Увидимся.

— Нет. Не думаю, — отвечает он.

Мне не удаётся скрыть мучительное выражение лица, когда он отрывается от стены и идёт ко мне. Его взгляд ни на секунду не задерживается на мне. Поравнявшись, он поднимает руку. Яблоко болтается у него в пальцах за черенок. Без всякого предупреждения он отпускает его, и я судорожно бросаю руки вперёд, чтобы поймать.

Я несколько секунд просто смотрю на плод, а потом меня накрывает осознание произошедшего.

— Да что за…

Когда я оборачиваюсь, его уже нет.

Мне хочется рвануть за ним, чтобы швырнуть яблоко обратно в лицо или, лучше, заставить проглотить. Но я и так опаздываю.

Я бросаю яблоко в первую попавшуюся урну и, к счастью, наталкиваюсь на Лиззи, ту самую девушку. Она сразу замечает, что что-то не так, но даже не задаёт вопросов.

— Пошли, я покажу, как попасть в актовый зал, — предлагает она.

— Я выгляжу настолько потерянной?

Она усмехается:

— У тебя вид человека, который вот-вот разревётся.

Ну да, первый день в одном из самых престижных колледжей США. Я ничего не понимаю. Никого не знаю. И какой-то чудик сунул мне в руки обглоданное яблоко. Конечно, я готова разреветься.

Очередное отличие между мной и Ньютом. Кто плачет от злости? Я. Кто плачет от грусти? Он. А значит, кто не умеет вести спор, не расплакавшись? Правильно — я. Это как раз тот редкий случай, когда я мечтала бы, чтобы мой стакан был полон.

У Лиззи длинные прямые рыжие волосы с пробором посередине, на левом виске заколка с бабочкой, а одежда будто из семидесятых. Она не сводит с меня глаз и держит меня под руку всю дорогу. Рассказывает, что учится на втором курсе астрономии, и подбадривает меня, обещая помочь, если что-то понадобится.

Я бы спросила у неё, кто этот сероглазый придурок, который шляется по лестницам Йеля, но сейчас есть дела поважнее. Да и, скорее всего, я больше никогда с ним не столкнусь.

Собрание для первокурсников оказывается смертельно скучным. Рядом со мной садится парень из Франции, от которого пахнет жасмином, но его английский настолько исковеркан акцентом, что я едва его понимаю.

Остальные студенты возбуждённо переговариваются, а я жалею, что не умею относиться ко всему так же легко. Для меня это не захватывающий старт элитного университетского пути. Это начало учёбы, ради которой у меня есть стипендия, и я не могу её профукать.

Ректор Йеля — женщина лет шестидесяти, с платиновым каре. Она встречает нас широченной материнской улыбкой и напоминает, какая нам выпала честь учиться здесь. Будто мы сами не знаем, что нас приняли в один из лучших частных университетов США.

— Йель — третье по древности высшее учебное заведение в стране и член Лиги плюща. Среди университетов мира он всегда славился своей школой права. Мы воспитали президентов и глав государств…

Она рассыпается в похвалах университету добрых пятнадцать минут, после чего француз рядом со мной говорит что-то невнятное, и я бормочу в ответ солидарное «Oui».

Теперь найти дорогу проще: все идут в одном направлении. Уже у входа я украдкой бросаю взгляд в сторону лестницы. Того парня с яблоком там нет.

Лиззи стоит у дверей и машет мне, поднимая большой палец. Я благодарно улыбаюсь и выхожу наружу.

Солнечные лучи бьют прямо в лицо, и я прикрываю глаза ладонью. Осматриваюсь — и понимаю: хотя я всего час как здесь и ужасно далеко от дома, мне уже нравится это место. Со временем я его полюблю. Сад кампуса утопает в кронах деревьев, густая тень ложится на траву. Тут и там студенты сидят на скамейках, а по газону прорезаны бетонные дорожки, соединяющие всё в сеть тропинок.

Ньют и Джек стоят неподалёку от входа и о чём-то разговаривают.

— Вот и моя сестрёнка! — встречает меня он ещё до того, как я подхожу ближе. — Ну как? С кем-нибудь познакомилась? Тебя не доставали? Тебе здесь нравится?

Джек закатывает глаза.

— Пошли со мной и оставь брата в покое. Это твой первый и последний день отдыха перед занятиями, ты должна его использовать.

Но Ньют первым идёт по дорожке. Джек шагает рядом со мной, и я этому рада.

— Ну, и как тебе? Уже с кем-нибудь познакомилась?

Я мну слова. Скверный вопрос.

— С французским студентом, с девушкой-второкурсницей, которая выглядит так, будто выпала из семидесятых… и с одним грубияном с серыми глазами, — бурчу я.

Случается что-то странное.