Но даже если проигнорировать йогуртную закваску и сделать на обычной, как для простокваши — я сама не уверена, что смогу его есть. К подобным блюдам нужна привычка, как к борщу или гречке. Даже в Средней Азии, откуда родом это блюдо, раньше его кидали в супы, а сейчас это чаще не самостоятельное блюдо, а закуска под пенное.

Если бы можно было долго хранить обычный творог… Вспомнила! Дед рассказывал мне, что в его молодости, когда не было холодильников, творог сушили в печи, раскладывали в крынки и заливали маслом. В таком виде он мог храниться несколько месяцев. Если делать все правильно — перекладывать просушенный творог еще горячим в стерильную посуду и заливать прогретым, но не перекипяченным маслом, закрывать провощеным пергаментом наподобие консервы то, возможно, и храниться будет и дольше, особенно если в леднике. Надо попробовать. И, может быть, на него найдутся покупатели.

— Поставим на завтра овсяную кашу на молоке, — решила я. — Готовьте, чтобы на всех хватило, и господам, и людям.

Как раз к утру стомится в остывающей печи.

— Остальное пока в ледник. Сливки снимем на сметану и масло, из остального сделаем творог.

Если сушеный заливать маслом, то и обезжиренный подойдет.

— Стеша, завтра с утра, как коров подоишь, сходи к своим. Матушке своей скажи, что в доме еще один покойник, посидеть бы надо.

— Как прикажете, барыня.

— И с подругами поговори, нужна скотница и горничная.

Дом огромный, две девчонки со всем не справятся, даже если я буду помогать им с утра до ночи.

— По змейке в день, как и вам.

Хорошо, что удалось продать Медведеву свечи и договориться о новой партии. Плохо, что в ближайшее время других источников дохода не предвидится.

Да, и еще надо купить еды в деревне, хоть пару кур. Не медвежатиной единой.

Это пусть сделает Акулька. Пришлось и ее подробно проинструктировать и выделить денег.

Заодно и проверю, насколько честна грамотная дочка дьякона. А что я буду делать, если выяснится, что она меня обманывает, — решу завтра.

Все завтра. А сейчас до спальни бы доползти.

Однако отложить все дела и разговоры на завтра снова не получилось. Выйдя из кухни, я столкнулась с землемером. Он поклонился.

— Искал вас попрощаться, Глафира Андреевна. Заключение исправнику оставил, он обещал вам передать. Так что работа моя здесь закончилась.

— Куда ж вы на ночь глядя, да пешком? — оторопела я.

— Иван Михайлович по доброте душевной согласился подкинуть меня до почтовой станции. А там, глядишь, и лошадка какая найдется. А не найдется, так заночую.

— Зачем же вам платить за ночлег на станции, когда можно остаться бесплатно?

— Погостил я у вас, пора и честь знать, — замотал он головой. Но быстрый взгляд в сторону комнаты Савелия выдал его с головой.

— Покойник в доме вас… смущает? — прямо спросила я.

Землемер кивнул.

Что ж, у всех свои предрассудки. Так что пришлось мне сбегать за деньгами, чтобы расплатиться — и не забыть добавить сверху «благодарность за усердие». Иван Михайлович от оплаты отказался, заявив, что раз он приехал по официальному делу, то и платить мне не за что.

— А Марья Алексеевна? — не поверила я.

— Кирилл Аркадьевич заявил, что поскольку несчастный случай произошел по его недогляду, то и ответственность на нем.

Я кисло улыбнулась.

— Как вам будет угодно.

Гордость требовала немедленно пойти к исправнику и закатить скандал — дескать, мне не нужны его подачки, а доктора вызывала я. Практичность подсказывала, что исправник живет и столуется в моем доме. Да, в законах прописана постойная повинность — я обязана принимать его. Или полк солдат, если вдруг им необходимо будет разместиться на моих землях. Однако никакой компенсации закон не оговаривал.

Практичность победила. Мне еще Савелия хоронить.

Простившись с доктором, я наконец могла пойти спать. Оставалась самая малость — одолеть лестницу. Признаться, меня подмывало просто сесть на ступеньку и отключиться так, но не поймут.

Поднималась медленно, почти как Марья Алексеевна совсем недавно. Разве что не задыхалась и не шаркала. Я-то была здорова. Так что к распахнутым дверям гостиной я подошла совершенно бесшумно.

Стрельцов сидел у стола, ссутулившись над какими-то бумагами, и одной этой позы — при его-то обычно прямой спине — хватило, чтобы внутри что-то сжалось. Он словно согнулся под невидимой ношей, и казалось, будто она вот-вот раздавит его.

Исправник потер переносицу, провел пальцем по бумаге жестом полуграмотного крестьянина, кое-как разбирающего буквы. Откинулся на спинку стула и закрыл лицо ладонями, с нажимом проводя ими сверху вниз.

Столько безнадежной усталости было во всем его облике, что мне захотелось обнять его, взъерошить волосы — интересно, какие они на ощупь? — и увести отдыхать. Похоже, не одну меня сегодняшний день укатал почти вусмерть.

Я тряхнула головой, как будто это могло выбить из нее нелепые желания, осторожно спустилась на несколько ступенек и нарочно оступилась. Правда, равновесие потеряла по-настоящему, так что и взвизгнула без фальши, и в перила вцепилась всерьез. Стрельцов вырос надо мной почти мгновенно, подхватил под руку.

— Глафира Андреевна? Все хорошо?

— Да, — процедила я, злясь на саму себя. Охота мне было щадить его самолюбие, он-то мое явно не щадит! Да и не привиделось ли мне — сейчас исправник выглядел прямым и уверенным, как всегда. — Оступилась, — зачем-то пояснила я вполне очевидное. — Спасибо, что поймали.

— Не стоит, — улыбнулся он. — Чем вы намерены занять вечер?

— Здоровым сном. И вам от души советую поступить точно так же. Сегодня у всех был трудный день.

— Благодарю за заботу. Но перед тем, как мы разойдемся по своим комнатам — хотите изучить протокол осмотра тела?

Я вздохнула.

— Там есть что-то заслуживающее внимания?

Продираться через врачебный почерк и заковыристые термины не хотелось совершенно. Но вместо ответа Стрельцов собрал со стола бумаги и всунул их мне в руки.

Впрочем, почему «вместо»? Вполне себе очевидный ответ.

Почерк у Ивана Михайловича оказался вполне разборчивым — совсем не такой, как у врачей нашего времени. И формулировки не походили на канцелярско-протокольные. «При первоначальном осмотре тела покойного Савелия Никитича