— Правильно, потому что…

И как, спрашивается, объяснить неграмотным мальчишкам, что причина — в избытке азота, который пускает стебли в рост, при недостатке калия и фосфора, придающих им прочность?

— Потому что навоз сам по себе для растений слишком жирный. Это как человеку дать масло ложками есть.

— Вкусно… — вздохнул Кузька.

— Вкусно. Но съешь ты ложку, съешь две, а на пятой стошнит. Поэтому масло на хлеб мажут да в кашу кладут. А навоз нужно с золой, известью и костной мукой перемешать.

— Зола — это от дров, получается, мы то, что осталось от дерева, земле возвращаем, — задумался Данилка. — Костная мука — чтобы стебель крепкий, как кость, был?

— Можно и так сказать. То, что кости крепкими делает, сделает крепким и стебель.

Костная мука — источник фосфора и кальция. И если кальция вокруг сколько угодно — мел, известка — то другой относительно доступный источник фосфора не найти.

— Так что зола и костная мука крепость дают. А навоз — рост. Вместе получается как надо. Еще можно растения не сжигать, чтобы золу получить, а просто дать перепреть, как я и говорила. Хотя у нас нескоро будет столько компоста, чтобы на поле хватило. Пока только на огород. Поняли, что к чему?

Мальчишки закивали.

— Вот и хорошо. А потом ямы для силоса сделаем. Силос — это… — Я вздохнула. — Потом расскажу.

Софья говорила про «сезон». В самом деле, в природе предки молочного скота зимой ели сухую траву и побеги из-под снега. Но в природе они зимой и молоко не дают. Так что придется мне позаботиться и о сочном зеленом корме, если я не хочу лишиться молока на зиму. Да и курам в мешанку силос пойдет. Это только кажется, что до зимы далеко, моргнуть не успеешь — и холода.

— Барышня, дозвольте еще спросить, — снова подал голос Данилка. — Вам самой кто об этом рассказывал? Что крепость дает, что рост прибавляет?

— Книги. Умные люди изучают, как мир устроен, а потом пишут книги, чтобы рассказать об этом другим.

— Барышня, дозвольте мне с Герасимом грамоте учиться, — попросил Данилка.

Антошка хихикнул.

— Будешь ворон считать и звезды на небе?

— Дурак ты, дураком и помрешь, — огрызнулся Данилка.

— Конечно, учись, — вмешалась я. — Можешь прямо сейчас пойти и сделать себе дощечку для письма.

Я еще раз объяснила, как сделать церу. Убедилась, что мальчишка все понял. Задержалась в дверях, прежде чем уйти.

— Дурак не тот, кому господь ума не дал, а кто и даденым не пользуется, голову на плечах носит лишь для того, чтобы в нее есть.

Федька хмыкнул, ткнул Антошку кулаком в бок. Тот скривился, но отвечать не стал.

— Барышня, а мне учиться дозволите? — попросил Федька. — Раз уж дядька Герасим для такого не старый, то и я, наверное, могу.

— Дозволяю, — кивнула я.

И, кажется, мне нужно подумать, как организовать им место для занятий.

Но это может немного подождать. Зато распоряжения насчет завтрака-обеда-ужина ждать не будут. Я направилась на кухню.

Первое, что бросилось мне в глаза, — два накрытых тряпицей ведра на лавке.

Молоко!

— Сколько вышло? — спросила я.

Стеша разогнулась над тазиком с посудой.

— Два полных ведра. Хорошие коровы, удоистые. Что с молоком делать прикажете?

Два ведра. И это только после вечерней дойки. Пожалуй, я погорячилась с тремя коровами, но согласиться на две было бы слишком большой уступкой Софье. Уступкой, которую могли снова принять за слабость. Однако молока выходило явно больше, чем могли выпить мои гости и мои работники. Разве что три раза на дню готовить молочные каши, а в обед радовать всех молочной лапшой. Я мысленно хихикнула, вспомнив, что не пробовала это блюдо со времен детского сада. И, пожалуй, не хочу пробовать сейчас.

Воображение — от усталости, не иначе — тут же нарисовало мне Стрельцова на детском стульчике. Согнутые колени торчат едва ли не до плеч, кружевной слюнявчик. А на столе тарелка молочного супа с расплывающимся маслом и пенкой — как без пенки! И я с ложкой наперевес: «Это за маму, это за папу».

Не выдержав, я захихикала вслух. Опомнилась, увидев удивленные лица девочек.

— Подумала про молочные реки и кисельные берега, как в сказке. — Не говорить же им правду.

Девочки тоже разулыбались.

— Кисель вкусный.

Я не была уверена, что понятия о вкусном у нас совпадают. Судя по записям Глашиного батюшки здесь кисели варили из овса или гороха, плотные настолько, что можно было резать ножом, и считались они основным блюдом, а не десертом.

Впрочем, кисель тоже можно сварить молочный. Что еще? Экзотическая по местным меркам панакота, десерты с заварным молочным или сливочным кремом, зимой — мороженое. Блины и оладьи. Творог, сырники и запеканки. Манная каша — если я придумаю, как быстро и без усилий раздробить пшеничные зерна в манную крупу. Тогда и кашей по-гурьевски можно побаловаться. Молочные супы, и не обязательно та же лапша — скажем, крем-суп с грибами или тыквой. Или уха на сливках. Печенка тушеная в молоке. Смузи — тут я снова едва не захихикала, слишком уж не сочетался этот напиток с обстановкой моей кухни.

Но рано или поздно я сама взвою от молока на завтрак, обед и ужин в любых вариантах. А продавать некому: у всех вокруг свое хозяйство и свой скот. Значит, придется перерабатывать, как и все остальное, во что-то, что будет храниться, а в идеале — и продаваться.

Вот только во что? Сливки, сметана, творог… Всего этого много не съешь, и лежит оно относительно недолго, даже в леднике, за исключением разве что масла. И все это есть у всех.

Сыры? Разве что для собственных нужд, конкуренцию Софье с ее налаженным процессом и связями мне не составить, да и ссориться с ней не стоит.

Мысль крутилась, но отупевшая от усталости я никак не могла ухватить ее за хвост.

В каком виде молоко можно хранить долго? Сухое? Я примерно представляла технологию, и воспроизвести ее местными средствами нереально. Как и сгущенку. Все, что можно сделать в этих условиях — тянучку и щербет, однако сахар чересчур дорог.

Курт? Говорят, он может храниться годами. И делается довольно