Глава 12

Возвращение домой было стремительным и тихим — еще один щелчок пальцев, и мы уже стояли в том самом холле, откуда все началось. Воздух, однако, казался менее натянутым. Витор, кивнув мне на прощание с выражением, в котором все еще читалась тень былой надменности, но уже без прежней непримиримости, направился в свой кабинет.

Я же собиралась подняться в свои покои, чтобы переосмыслить все, что произошло, но не успела сделать и шага.

— Аделина, дорогая, — раздался мягкий голос слева.

Я обернулась. В дверях парадной гостиной стояла моя свекровь, графиня Адарская. Ее руки были изящно сложены, а на губах играла та же добрая, но теперь чуть более напряженная улыбка, что и при нашей первой встрече.

— Не уделишь ли мне немного времени? — продолжила она. — Давай пройдем в зимний сад. Там так уютно, и служанка только что принесла свежий императорский чай с медовыми пряниками.

Это прозвучало как предложение, но было приказом, завуалированным под материнскую заботу. «Императорский чай». Да, мой новый статус определенно открывал передо мной все двери.

— Конечно, матушка, — ответила я с почтительной улыбкой, которая, впрочем, уже не казалась мне такой чужой.

Мы прошли в небольшой, залитый солнцем зимний сад, утопающий в зелени папоротников и цветущих орхидей. Здесь, за столиком из светлого дерева, нас уже ждал чайный сервиз. Графиня разлила чай, и несколько минут мы поддерживали светскую беседу о погоде и красоте сада. Но я чувствовала — главное впереди.

— Дорогая моя, — наконец начала она, ставя чашку на блюдце с тихим лязгом. — Я вижу, мой сын... смягчился после вашей сегодняшней прогулки. Он даже приказал подать себе обед в кабинет, что означает, что он задумался, а не зол. Это уже многое значит.

Она посмотрела на меня с тем проницательным, материнским взглядом, который, казалось, видел все насквозь.

— Я не стану допытываться о ваших... семейных тайнах, — она сделала многозначительную паузу, явно намекая на императора. — Но я хочу, чтобы ты знала: этот дом теперь и твой дом. А Витор... — она вздохнула, — он привык к одиночеству и контролю. Он хороший человек, под всей этой броней. И я думаю, что ты — та, кто может до него достучаться. Только, прошу тебя, постарайся не обижать его слишком сильно.

В ее глазах читалось не упрек, а скорее, смиренная просьба и тень надежды. Она не требовала слепого послушания. Она просила дать ее сыну шанс.

Я взяла печенье и отломила кусочек.

— Я не собираюсь его обижать, матушка, — ответила я искренне. — Но я и не намерена позволять обращаться с собой как с украшением. Думаю, мы можем найти... взаимовыгодный компромисс.

Графиня улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была по-настоящему теплой.

— Я на это и надеюсь, дитя мое. Я очень на это надеюсь.

После чаепития со свекровью, проникнутого ее тихой надеждой и скрытым беспокойством, мы расстались с взаимными улыбками и наполненными чашками. Я поднялась в свои покои, чувствуя тяжесть не только от выпитого чая, но и от возложенных на меня ожиданий.

Оставшись одна, я сбросила с себя маску легкой уверенности и позволила себе погрузиться в раздумья. Прошедшие сутки кружились в голове калейдоскопом невероятных событий: вспышка магии, потрясенный император, откровенный разговор с Витором и магический водопад, сменившийся проницательной беседой с графиней. Я была больше не чужаком, пробивающим себе дорогу, а центром сложной паутины интересов, надежд и тайн. Это было одновременно и пугающе, и пьяняще.

Я провела остаток дня в относительном покое, перебирая в памяти каждую деталь, каждое слово. К вечеру я почувствовала не столько голод, сколько обязанность — обязанность появиться и продемонстрировать, что я все еще часть этой семьи, пусть и на новых условиях.

Перед ужином я надела простое, но элегантное платье — сознательный выбор, показывающий, что я не намерена злоупотреблять своим новым статусом для демонстрации роскоши. Когда я спустилась в столовую, меня встретила уже знакомая картина, но с едва уловимыми изменениями.

Свекор, граф Адарский, встретил меня почтительным кивком, в его глазах читалось уважение, смешанное с расчетливой оценкой. Свекровь улыбнулась тепло и с облегчением, видя, что я пришла. Витор уже сидел на своем месте. Его взгляд, встретившийся с моим, был лишен вчерашней ярости. В нем была сдержанная, изучающая тишина. Витор не сказал ни слова, но и не отвел глаз.

Ужин прошел спокойно. Беседа вращалась вокруг нейтральных тем — управления поместьями, столичных новостей, до которых теперь у меня, вероятно, был прямой доступ. Ко мне обращались вежливо, почти церемонно, давая понять, что мое место за этим столом теперь окружено ореолом императорской милости.

Я ловила себя на том, что временами поглядываю на Витора. Он был молчалив, но его молчание было не гневным, а задумчивым. Он не пытался доминировать в разговоре, лишь изредка вставлял реплики, и его взгляд то и дело возвращался ко мне с тем же неразгаданным интересом.

Когда ужин подошел к концу, я чувствовала себя не побежденной и не победительницей, а скорее игроком, который только что занял свою фигуру на доске и теперь изучал расстановку сил.

Глава 13

Ужин подошел к концу, и свекор со свекровью удалились с тихими, одобрительными улыбками, брошенными в нашу сторону. Я собиралась подняться в одиночестве, как всегда, но Витор неожиданно отодвинул свой стул и встал одновременно со мной.

— Позвольте проводить вас, — произнес он, и в его голосе не было ни прежней насмешки, ни приказа. Это была простая, почти формальная вежливость, но в ней сквозило нечто новое.

Мы молча поднялись по лестнице. Воздух между нами снова наэлектризовался, но на этот раз не от гнева, а от чего-то другого — напряженного, неизбежного и трепетного. Он остановился у двери в мои покои, и я уже ждала, что он развернется и уйдет. Но вместо этого он мягко отворил дверь и жестом пригласил меня войти внутрь.

— Я полагаю, мы достаточно откладывали, — тихо сказал он, заходя вслед за мной и закрывая дверь.

Его взгляд был серьезным, но в нем не было и тени былого высокомерия.

Той ночью не было спешки, грубости или холодного исполнения долга. Витор был удивительно нежен и внимателен. Его прикосновения, сначала осторожные, будто он боялся обжечься, постепенно становились увереннее. Он словно изучал заново не только мое тело, но и мои реакции, откликаясь на малейший