— Ваше Величество! — раздался голос стражника, срывающийся от спешки. — Срочные вести с запада. Из форта Крайверн.

Рэйдар остановился, словно врезался в стену.

— Говори, — резко.

— Виверны… они пересекли границу. Сожжены три деревни. Много погибших. Местные просят подкреплений — ситуация выходит из-под контроля.

Все замерло. Мысли — разбежались. Он перестал слышать даже собственное дыхание.

Виверны.

Те, кто веками пытался сокрушить Империю. Те, кого сдерживали сотнями лет, кому не позволяли даже приблизиться к Драконьему Хребту. И теперь они посмели… посмели!

Он медленно выдохнул, но руки уже сжимались в кулаки.

— Кто возглавляет охрану пограничных земель?

— Лорд-командующий Веарен. Он ждет приказов.

— Передать: бросить на западную границу весь резерв. Срочно. Остановить продвижение. — Голос Рэйдара был стальным. — Отбросить виверн за хребет. Без переговоров.

— Слушаюсь!

Посланник склонился и побежал.

А Рэйдар развернулся, пересек галерею и направился вниз, к внутреннему двору. К полигону, на котором удобнее всего было обратиться и взлететь. Он шел без слов, без лишних взглядов — и те, кто видел его в этот момент, отступали в сторону, замирали.

Воздух вокруг императора потрескивал, наэлектризованный, словно перед бурей.

На плацу было пусто, лишь дежурные воины остановились и низко поклонились. Он сбросил плащ на камни. Поднял голову к небу. Золотые знаки на его коже — те, что были невидимы для простого глаза — начали светиться. Магия, древняя, родовая, почувствовала зов и пробудилась в нем раньше, чем разум отдал приказ.

Время защищать. Время вспомнить, кто он есть.

В следующие мгновения человеческое тело стало лишь оболочкой, которую сжигал огонь. Кости трещали, мышцы ломались и собирались вновь. Плечи расправлялись, а кожа покрывалась плотной, чешуйчатой броней цвета закатного золота.

С глухим ревом Рэйдар расправил крылья и взмыл в воздух, оставляя за собой горячий вихрь. Гвардейцы во дворе упали на колени, не осмелившись поднять взгляда.

Император Драконов отправился на запад.

Туда, где горела земля и проливалась кровь. Где враг посмел пересечь границу.

Он сам покажет им, что бывает с теми, кто забыл страх.

Конец интерлюдии

Утро выдалось тревожным. Тяжелым, гулким — будто сам воздух над Лаэнтором застыл в ожидании. Не было еще и рассвета, когда я распахнула глаза, уставившись в тьму под потолком. Долго лежала неподвижно, не чувствуя тепла от шерстяного одеяла, не слыша собственных мыслей. Только глухое напряжение звенело в теле, как перед бурей.

Наконец, с тихим стоном я приподнялась и соскользнула ногами на пол. Каменные плиты были холодны, как лед, и шкуры не спасали от этого. До зимы оставалось не больше пары недель, если судить по ночной сырости и острым порывам ветра, что выли в расщелинах оконных рам. Тяжелые ставни дрожали, а щели скрипели, словно жаловались на мир.

Я подкинула в почти затухший камин дров, а затем зажгла свечу — трясущейся рукой, второпях, как в детстве, когда боялась ночных теней. Пламя вспыхнуло, выхватив из полумрака знакомые очертания комнаты. Темное дерево, тканевые занавеси, мои книги на столе, сложенные в небрежную стопку.

Почти не спавши, с головой, полной тревог, я села к столу и снова взялась за список.

Мука, крупы, фасоль и горох, травы… бинты, мази, нитки… Теплая одежда. Одеяла. Детская одежда.

Мои пальцы мерзли, чернила ложились неуверенно. Я прижала ладонь ко лбу, вздохнув.

Сегодня нужно еще разобраться с таинственными дверьми. Не до них будет, если в замок начнут стекаться беженцы.

Слишком много неизвестного. Слишком много того, что могло обернуться бедой в самый неподходящий момент.

Я умылась и надела простое, грубоватое платье из темно-серой шерсти, с высоким воротом и плотным поясом. На ноги — теплые чулки и башмаки на мягкой подошве. Волосы заколола в узел, оставив пару прядей — уже небрежно, по привычке, как в дни учебы, когда торопилась к рассветным занятиям.

Затем взяла список, сложила его и сунула в карман платья. Потом потянулась за плащом, но не накинула, а просто взяла с собой.

Когда я спустилась вниз, в воздухе уже чувствовались ароматы утренней стряпни. Кто-то хлопотал на кухне — я безошибочно узнала размеренные шаги жены Мартена, ее негромкое бормотание себе под нос.

На столе в зале уже стояли кружки с теплым настоем, хлеб, сыр, варенье в вазочке. Ания постаралась — как всегда. Все просто, но по-домашнему. Я остановилась у порога и на секунду позволила себе выдохнуть.

Были в этом мгновении утреннего уюта какая-то спасительная обыденность. Как будто мир все еще держался. Как будто страх и виверны остались за границами замка. Но я знала — все это ненадолго. Очень ненадолго.

Обеденный зал Лаэнтора казался мне слишком большим — даже теперь, когда в нем звучали голоса и шаги. Просторное помещение с высоким потолком, арочными окнами, завешанными плотными шторами, и массивным столом, потемневшим от времени. Его, наверное, могли бы обступить два десятка человек, и еще осталось бы место. Сейчас же за ним сидели лишь мы — горстка людей, случайно сведенных вместе. Но была в этом особая прелесть. Как в забытых сказках, где из ниоткуда складывается семья.

Возле противоположной стены потрескивал камин. Мартен как раз стоял перед ним, подбрасывая сухие поленья. Искры прыгали вверх, языки пламени метались по кирпичной кладке, а в воздухе смешивались запахи копченого дерева, свежей каши и сыра.

— Вот теперь задышало, — довольно сказал он, закрывая решетчатую заслонку. — А то, простите госпожа, вчера тут было как в леднике.

— Теперь — как в летней грядке, — усмехнулась Тилла, проходя мимо с мисками. — Если кашу не съедим, можно будет посадить в ней редис.

Дети, уже сидевшие за столом, рассмеялись.

— Редис в каше! А репу? Репу тоже можем посадить?

— А как же!

Пока девочка отвлеклась на вопросы, ее младший брат попытался втихаря стащить кусочек булки, но та отвесила ему ложкой по руке, словно видела затылком. Они не ссорились — это была игра. Беззлобная, настоящая. Я смотрела на них и чувствовала, как утихает напряжение, жившее во мне с ночи. Как будто они — с их хихиканьем, хлебными крошками на скатерти, сползшими носками и вихрами — создавали вокруг неуязвимую зону уюта.

Я села на свое место, и Ания тут же поставила передо мной глиняную чашку с травяным настоем. Пахло чабрецом и медом. Я поднесла кружку к губам, обхватив ее пальцами, чтобы согреться. Руки все еще были холодны, несмотря на жар камина.