— Он встретит нас там, — заверяю я ее. Проходит такт, затем другой. Наконец, на третьем она резко мотает головой в знак согласия.

Вместе Теос и Кайра направляются к двери, каждый из них выходит на балкон что ведет к лестнице, я за их спинами. Я смотрю им вслед, заставляя себя двигаться медленно и обдуманно.

Я рассматриваю ультиматум Азаи — предоставить ему информацию о Кайре или понести ответственность за последствия. Его крайний срок истек, но, очевидно, что-то заставило его передумать, иначе он начал бы действовать раньше. Дойдя до конца лестницы, я смотрю на большое резное окно наших общих покоев. Облака нависают в близком небе, огромным покрывалом накрывая Академию. Если бы природа могла предсказывать будущее, я бы сказал, что она предупреждает всех нас быть осторожными с тем, что может произойти.

Кэдмон мертв. Слова Кайры, сказанные неделю назад, эхом отдаются в моей голове в миллионный раз. Это он? Хотя я ей верю, все равно трудно представить, как Бог, способный на такое тщательное планирование, тот, кто предположительно знает все и является Богом Пророчеств, мог быть убит так легко.

Глава 4

Кайра

Ветер свистит меж тел, сгрудившихся на утрамбованной смеси песка и земли под ногами. Несмотря на природную прохладу, мне нестерпимо жарко — слишком много тел вплотную друг к другу. У каждого с собой лишь по одной сумке, а у многих и вовсе ничего нет. Боги обеспечат всем необходимым — так нас заверили. Даже несмотря на то, что Даркхейвены знают правду, знают то, что я им рассказала, мне всё равно кажется, что я одна по-настоящему осознаю, куда мы направляемся.

Мы не собираемся в Академию, которую почитают как первую в своем роде. Мы идем навстречу смерти.

Подобно лягушкам, сидящим в миске с водой, нагретой на огне, мы понятия не имеем, что чем дольше мы здесь остаемся, тем жарче становится. Пока нас не сварят заживо и не съедят те, кто господствует над нами.

Боги. Это слово — мерзкое напоминание обо всем зле в моем сознании. Гребаные Боги.

На балконе над нами появляется фигура, а затем их становится больше, каждая тень человека возникает в нескольких ярдах от следующей. Они расходятся в стороны, огибая трибуны, где ученики столпились на земле арены. Лица, как знакомые, так и смутные, окружают всех нас, когда они выстраиваются в большой круг. Эта арена — всего лишь одна большая клетка. Так было всегда.

Дрожь пробегает по моей спине, и я делаю шаг ближе к мужчине рядом со мной. Руэн, не колеблясь, протягивает руку. Обнимая меня за плечи и притягивает ближе. — Все будет хорошо, — шепчет он, прижимаясь губами к волосам у моего виска. — Нас не разлучат.

Он этого не знает. Он не может этого знать, и все же я надеюсь, что его слова не ложь.

Еще раз оглядевшись вокруг, я рассматриваю окружающие нас лица. Начиная от молодых людей двадцати с чем-то лет и заканчивая еще более молодыми, эти Смертные Боги понятия не имеют о монстрах, которые нами командуют. Протягивая руку, я хватаюсь за рубашку Руэна, сжимая ее так крепко, что все ощущения в моих ладонях перестают существовать. Что будет с младшими, если мы потерпим неудачу, если я потерплю неудачу? Они тоже умрут или Боги позволят им жить?

— Маленькая воровка. — Я вскидываю голову на голос Каликса и оказываюсь пронзенной двумя зелеными лужицами леса, которые становятся все ближе и ближе, пока они не становятся всем, что я вижу. Каликс нависает так близко, что его тепло проникает в мои кости. — Открой рот, — приказывает он.

Я задыхаюсь, непреднамеренно выполняя его команду, и он не теряет времени даром. Бросаясь вперед, несмотря на то, что его брат удерживает меня с одной стороны, Каликс яростно впивается в мои губы. Его язык проникает внутрь, скользя по моему, и все это время он не закрывает глаз. Его поцелуй — это как клеймо, знак собственности, как если бы он перерезал кинжалом мне горло и забрал мою жизнь себе. Он раскрывает меня и проникает внутрь, вползая, заворачиваясь в клубок с хищным блеском в глазах, который говорит мне, что потребовалось бы совершить что-то потустороннее, чтобы избавиться от его присутствия.

С тихим стоном я, наконец, позволяю своим глазам закрыться и прижимаюсь к нему, отдаваясь его пустоте. Руки смыкаются вокруг меня, выдергивая из объятий Руэна в новые, хотя и знакомые. Каликс целует меня сильнее, напор его губ поглощает все мои мысли и страхи, хотя бы на долю мгновения. Мужские пальцы впиваются в мою талию, крепче прижимая меня к своей широкой груди. Тепло расцветает внутри меня, разливаясь наружу.

Неуместно. Это чертовски неуместно. У нас есть более важные причины для беспокойства. Мы не должны делать это здесь, не перед ними. Кладя руки на его грудные мышцы, я отталкиваюсь. Это все равно что пытаться сдвинуть каменную стену. Каликс даже не прекращает целовать меня. Если уж на то пошло, его поцелуй становится все более требовательным. Наклоняя голову в сторону, он проводит языком по моей нижней губе прямо перед тем, как его зубы впиваются в ее мягкую плоть. Мое тело вздрагивает от внезапного ощущения, и мои глаза снова распахиваются.

— Прекрати. — Задыхаясь, я смотрю на мужчину передо мной, когда Каликс наконец отпускает мой рот. На моем языке вкус крови. Мои щеки раскраснелись, тело напряглось, а Каликс просто стоит передо мной, его взгляд темный и сосредоточенный на мне. Нет никаких других признаков того, что поцелуй подействовал на него так же, как и на меня.

— Что-то происходит. — Голос Руэна прорывается сквозь сексуальное напряжение.

Мы с Каликсом оба смотрим в небо. Боги закончили занимать свои позиции и все подняли руки к небу. Я слежу за направлением их вытянутых рук к центру, где тяжелое серое облако образовалось намного ниже остальных, прямо над нашими головами.

Это облако опускается все ближе, когда из глоток Богов вырывается сомнительное песнопение. Я слышу глубокие голоса мужчин, сливающиеся с более высокими и мягкими голосами женщин, но точные слова? Они остаются для меня загадкой.

Вниз. Вниз. Это продолжается до тех пор, пока наши тела не окутывает темная молочная субстанция, которая прилипает к нашей коже, одежде, волосам. Она становится все гуще. Вслепую я протягиваю руку и обнаруживаю, что двигаться не так-то просто, мои конечности дрожат, как будто на них навалилась тяжесть.

— Руэн? — Зову я.

Тишина — мой