На мгновение Джэйн буквально окатило ледяной волной, а потом он схватил её за руку и куда-то потащил. В голове всё смешалось окончательно, словно кто-то принялся без конца крутить калейдоскоп, не давая рассмотреть складывающиеся узоры. Мимо пролетела арка, знакомый подвал, а затем ослепляющие ярким светом Врата, и вот они уже посреди странного помещения. Грубые неотёсанные камни вздымались к высоченному своду, такому белому и яркому, что от его свечения начинали болеть глаза. Под ногами — вековая пыль, мягкая и белоснежная, словно пух, а в центре высокий узорчатый постамент похожий на глубокую чашу, внутри которого блестела какая-то жидкость. Та переливалась всеми цветами радуги и слегка пульсировала, словно в ней билось невидимое сердце.

— Куда вы меня привели? — заныла Джэйн. Место вызывало у неё одновременно тревогу и благоговение.

— Это заброшенный Храм Света в Небесных чертогах, — сообщил он, и в его голосе Джэйн уловила напряжение. Что-то было не так, и мастер был сильно расстроен.

— Зачем мы здесь? — цепляясь за его руку, жалобно спросила она.

Он не отстранился, а напротив, слегка приобнял её, осторожно и нежно, словно имел дело с трепетным хрупким цветком. Внезапная близость пьянила и опаляла, вызывая стон недовольства. Тело требовало немедленно прекратить эту пытку: наброситься, как пантера, и отдаться своим желаниям! Джэйн прижалась к нему посильнее и затеребила шнуровку на рубашке.

— Прости, это моя ошибка. Позволь мне всё исправить, — прошептал он, и в его голосе звенели ярость и боль.

Он вновь потянул Джэйн за собой, таща к чаше с блестящей переливающейся, а затем развернул её так, чтобы они могли смотреть друг на друга.

«Доверься мне…» — прозвучало в воспалённом сознании, и в руках мастера сверкнуло лезвие маленького кинжала. Затем он резко задрал рукав её платья, а мгновением после тонкая царапина поползла по предплечью. Кровь обагрила лезвие, и вдруг взвилась подобно алым нитям к светящемуся своду.

— Единство крови, единство плоти, моя душа да соединиться с твоей душой. Среди всех миров вселенной, во тьме или свете, навеки свяжи нас нерушимыми узами. — Голос мастера эхом отдавался от каменных глыб, а всё вокруг начало наполняться неведомой и невероятной силой. Воздух буквально дрожал, а пыль под ногами завертелась будто в безумном танце. Поднимаясь всё выше, та вдруг вспыхнула сотнями искр, которые тут же стали превращаться в пламенные нити, и, скручиваясь с алыми, в воздухе начал ткаться причудливый узор. Восхищённая происходящим Джэйн не сразу почувствовала, как её кто-то настойчиво дёргают. Только опустив глаза, она поняла — это мастер. Он протянул ей кинжал и уже задрал рукав своей рубашки, явно намекая, что Джэйн следует повторить за ним. Она осторожно приняла оружие и лишь коснулась его кожи. Но лезвие оказалось настолько острым, что и этого лёгкого движения хватило для появления царапины. Новые нити потянулись к уже творящемуся узору.

Словно под гипнозом, Джэйн повторила сказанные мастером слова. Они будто сами собой возникали в её сознании, и ей оставалось только произнести их.

Тем времени, собравшиеся в подобие горящих кружев, нити оплели собой светящийся свод, все каменные глыбы и даже каменную чашу, а затем закрутили в ажурный кокон саму Джэйн и мастера. Внутри всё пело от восторга и неземного, невероятного счастья. Джэйн едва ли понимала суть происходящего, но её сердце отзывалось виденному и ощущаемому с благоговением и священным трепетом. Казалось, даже мучительный жар уступил перед творимым сакральным действом.

Затем одна из соединённых нитей вонзилась в царапину на предплечье, и на коже начали вывязываться буквы. Их было, пожалуй, слишком много, но все они, выводясь одна из другой, в итоге сложились в красивый вензель. Впрочем, тот не шёл ни в какое сравнение с мягкой улыбкой, появившейся на лице мастера. Обряд свершился, и оставалось только скрепить его печатью.

Нити вспыхнули, ослепляя, и в тот же миг губ Джэйн мягко коснулись его губы. Мастер её поцеловал! От накативших подобно волнам цунами чувств сердце едва не взорвалось в груди.

Причина десятая. Принуждение. Маркус

Десять лет назад

Маркус:

«Я был слишком беспечен», — корил себя он, пока ещё стойко выдерживая накатывающие на Джэйн волны вожделения. Любовное зелье — самое опасное женское оружие, и ему не следовало забывать о такой угрозе! Теперь уже было поздно, и всё, что он мог — это лишь пытаться ослабить последствия. Маркус дал Джэйн немного снотворного, чтобы выгадать время. Крохотная отсрочка перед неизменным финалом. Любовное зелье никогда не давало сбоев, а уж поверить, что Найиль (а Маркус не сомневался в причастности матери) могла как-то напортачить, и вовсе было невозможно. Это Нэриэл мог действовать порывисто, порой совершая нелепые ошибки, тогда как матушка всегда долго готовилась, но наносила точный удар. И даже сейчас в её плане не было изъяна. Не успей он вмешаться и увести Джэйн с праздника, та прилюдно опозорила бы себя, но и без того, Маркус оказывался в очень щекотливом положении. Его откровенно толкали на безумие. Но разве мог он просто воспользоваться своей ученицей? Даже не будь между ними истинной связи, Маркус никогда бы так не поступил, что бы там матушка не думала. Впрочем, его бы не удивило, если бы та просчитала и это. В любом случае, они уже поклялись на крови, хотя он и думал сделать это несколько позже, когда у Джэйн появятся не только чувства, но и осознанность.

Он остановился возле двери Саманты и осторожно постучал. Ему не ответили. Он постучал чуть громче, но в комнате оставалось тихо. Маркус невольно нахмурился. Саманта обычно любила засидеться за полночь с книгой, могли ли она в праздник решить лечь пораньше? Слишком подозрительно!

Чувствуя всё нарастающее беспокойство, он толкнул дверь, но та не поддалась. Сестра никогда не закрывалась. Что-то тут точно было не так. Маркус надавил сильнее, применяя магию: замок слетел и дверь, наконец, открылась. В комнате было темно и тихо. Похоже, им предстоит непростой разговор, но сейчас он не мог тратить время на догадки. Маркус зажёг магический шар и торопливо подошёл к столу. Отодвинув книги и порывшись в свитках и записях, он отыскал украшенную цветами тетрадь с записями Илларии. Затем, не мешкая, Маркус поторопился на кухню и, только поставив котелок, принялся листать пожелтевшие страницы. Зелье невидимости, зелье забвения, зелье, насылающее кошмары и зелье, заставляющее говорить истину — всё это они с Самантой уже пробовали сделать. Блистательные рецепты с