Мирая Амброва
Невольница Восточного Ветра
1
Половица скрипнула, и я застыла, испуганно оглянулась через плечо. Катара – моя мамушка, что сначала выкормила меня, а затем стала моей прислужницей, заворочалась на тюфяке. Она спала в конце комнаты ближе к камину, так как постоянно мерзла по ночам. Стылый север совсем измотал её, сделал болезненным уже немолодое тело. Я задержала выдох, боясь, что даже легкое дуновение моего дыхания разбудит спящую. Она плохо спит ночью с тех пор, как мы прибыли сюда, и часто досыпает днём. Как сейчас.
Я зря старалась не потревожить сон мамушки – Катара приоткрыла глаза, глянула на меня осоловело, а затем встрепенулась.
– Куда это ты собралась, девонька? – она слишком резво для такой полной женщины села, сунула голые отекшие ступни в туфли, стараясь не касаться ледяного каменного пола. Глядя на меня и не моргая, она поежилась и натянула на плечи одеяло. Слегка подрагивая, женщина с ожиданием смотрела на меня, брови её строгой линией нависли над глазами.
– Мамушка, не ругайся, – я метнулась к ней, схватила ее шершавые большие ладони в свои, сжала, умоляя. – Я… я на праздник хочу.
– Сдурела, что ли, девка? – округлила она глаза. – Нет госпожа, нельзя вам туда.
– Молю, мамушка, пусти. А не то сбегу, богами клянусь!
– Ты чего удумала? – голос женщины зазвучал испуганно. – Ты же ничего не хотела, ягодка. Неужто Птичка моя вернулась?
Я опустила глаза, боясь признаться, что прежняя я не в силах вернуться. Но она и сама все понимала – никто не знал меня так хорошо, как эта большая и теплая женщина, пахнущая слежалой соломой.
Катара вырастила меня. Моя мать, только родив, сразу передала красного младенца, заливающегося плачем, служанкам, даже не взглянув на лицо. Она ждала мальчика, наследника, а получилась девчонка. Мама никогда меня не любила, не ласкала, не пела мне песни. Она старалась вообще не глядеть на меня, словно это я была виной тому, что она не может никак родить мальчика. Все младенцы, что выходили из ее утробы после меня, оказывались либо мертвыми, либо… Нет, даже говорить о таком страшно. Но слуги шептались по углам, что у тех деток даже было не понять, к какому полу они относятся, настолько обезображенными были их тела, пораженные каким-то недугом. Еще ребенком я слышала их плач, когда кто-то из слуг проносил очередного новорожденного мимо моей комнаты, чтобы сбросить в реку с крепостной стены. В такие ночи я много плакала. Вставала на колени и молила богов, чтобы мои братья и сестры не сильно страдали за короткие минуты своей жизни. Они были чудовищами, так говорили обитатели крепости, никто не жалел их кроме меня. И я единственная, кто родился здоровым и нормальным ребенком.
Меня передали кормилице – еще молодой Катаре, что только что потеряла своего трехмесячного сына из-за страшной болезни, и которая имела много молока. Так Катара и стала моей мамушкой, воспитывая меня вместо настоящей матери. Ее муж спустя около двух лет после моего рождения погиб на войне, так ни разу больше не приехав к жене на побывку. Катара не сильно грустила, да и замуж вновь не рвалась. Но у этого были свои последствия – она так больше и не обзавелась детьми, отдав всю свою любовь и заботу мне.
Когда же я повзрослела и вошла в возраст пригодный для брака, Катару хотели сослать за ненадобностью, но я не позволила. Я сказала, что не потерплю ни одной прислужницы кроме нее, а если навязывать кого будут – со свету сживу несчастных. Конечно, никогда бы в жизни я не стала вредить тому, кто ничего плохого мне не сделал. Я даже не кричала на слуг никогда, не то что ударить. Но, как сказал потом отец, взгляд у меня был столь безумен, когда я говорила это, что он мне сразу поверил. Мне было неловко, но это был тогда единственный способ оставить мою мамушку рядом, хоть и ложью и угрозами.
Всю мою жизнь она звала меня Птичкой, говорила, что я много щебечу, радуясь солнцу. Я действительно была всегда жизнелюбивой и радостной, покуда не оказалась здесь, в Сайдехе. В детстве я много болтала, задавала слишком много вопросов, без конца напевала сама себе под нос. Я была беззаботной синичкой, пока мне не оборвали крылья…
– Я получил предложение от властителя Сайдеха. Он хочет жениться, и я предложил ему тебя, – сказал как-то отец прямо за ужином, и все за столом резко замерли, позабыв о еде. Мне было тогда чуть больше двадцати, и по принятым меркам я даже засиделась в девках.
– Как же, отец, – изумилась я. – Мы же враждуем уже почти тридцать лет.
Отец, властитель земель Наморы – южного княжества, и хранитель одноименной крепости, откинулся на стуле и посмотрел на меня строго:
– Вот именно. Ты станешь залогом нашего союза. Мы подпишем договор об объединении сил. Теперь Сайдех и Намора выступят в союзе против Айневии. Пора уже закончить эту войну, но только нашей победой. Вместе мы разгромим Айневию!
Я глянула на мать, но та даже не обратила никакого внимания на наш разговор, словно речь шла не о её дочери. Она ковыряла вилкой еду на блюде перед собой, низко склонив голову. Бесконечные неудачные роды её измотали, сделали старой раньше времени. Седина покрыла её виски, хоть ей было и чуть больше сорока лет. Мне было ни капли не жаль её. Я вообще к ней ничего не испытывала. Рядом сидела кормилица с младенцем – моим младшим братом, что смог таки появиться на свет здоровым и выжить. Маленький Атон – будущий правитель наших земель, наследник. И благодаря его рождению я теперь здесь не нужна.
– Скоро твой жених явиться сюда. Мы подпишем бумаги, заодно на тебя глянет. Ты уж не опозорь меня, Тайта.
Весь вечер мне кусок не лез в горло. Вернувшись к себе в комнату, я и вовсе расплакалась, напуганная скорым отцовским решением. Днями и ночами после я думала о том, как уеду на север, где звенящий холод и пронизывающие ветра превратят меня в старуху раньше времени. Я тревожилась и печалилась, пока спустя семь недель из Сайдеха наконец не приехала делегация для заключения союза.
