Даниэль Брэйн
Вдова на выданье
Глава первая
Мне было семнадцать, и я сказала:
— Я очень хочу на море.
Я никогда не видела моря и по прогнозам врачей уже не смогла бы увидеть. Это была моя последняя зима.
Стоял январь, слепящий и солнечный, втиснутый между сизым остывшим морем и горами, посыпанными сахарной пудрой. Кончился шторм, отбросил крупную гальку подальше от берега, щедро насыпал мелочь возле воды, прочертил вдоль разоренного пляжа широкую песчаную полосу.
Я скинула куртку, джинсы и свитер, оставшись в одном купальнике. И побежала по удивленно шипящим волнам.
— Куда! Десять градусов вода! Ненормальная! — завопила какая-то женщина, я остановилась и расхохоталась.
— Я нормальная! Мне жить осталось всего пару месяцев! Я! Хочу! Жить!
Никто не понимает, что это значит.
Весной, когда мужчины робко тащили домой мимозы, мой лечащий врач покачал головой и закрыл папку.
— Я боюсь вас обнадеживать, Ирина Сергеевна, Оленька, но мне кажется… наступила ремиссия?
Он сам не верил в то, что говорил, но все оказалось правдой. Болезнь отступила и не вернулась, и иначе, как чудом или промыслом свыше, ни мать, ни отец, ни бабушка, ни старший брат мое выздоровление не называли. Секрет был известен только мне: жгучие январские волны, принадлежащие мне одной.
И каждую зиму, какой бы она ни оказывалась за прошедшие тридцать лет, я возвращалась к январскому морю. Истосковавшееся за зиму по крикам, брызгам, горячим телам, оно встречало меня и принимало в свои объятия. Я никогда не боялась, что со мной что-то произойдет, словно сделка, которую я заключила когда-то на этом берегу, давала мне универсальный читерский код.
И он работал, год за годом открывая мне все новые уровни.
ПТУ, которое я окончила — о каком институте могла идти речь, когда меня одноклассники не узнавали в лицо, так редко я появлялась в школе. Первый бизнес в девяностые — пирожки, которые я продавала в покрытой инеем электричке. Палатка на рынке и гордая вывеска «кафе» на грубо сколоченном самострое. Два кафе, три кафе, десять, сорок, сеть фастфуда по всей стране.
Кондитер из меня вышел дерьмовый, надо признать, зато управленец — загляденье.
Я прыгала на одной ноге, влезая в растянутые спортивные брюки, спешно натягивала теплое худи и стаскивала мокрый лиф, набрасывала на плечо потертый рюкзак, и люди, гуляющие по пляжу, смотрели как на умалишенную на странную женщину лет тридцати, не догадываясь, что ей уже далеко за сорок.
Фигура, забота о себе, спорт и лучшие косметологи. Время никого не щадит, но всегда можно с легкостью обмануть окружающих.
Я подмигнула парочке, которая застыла в ужасе, на меня глядя, сунула ноги в кеды и стала подниматься по лестнице на набережную. После свидания с морем мне всегда хотелось есть.
«Вот блин!» на набережной был, в отличие от множества аналогичных кафешек по всей стране, не франшизой. Место слишком дорогое для начинающих предпринимателей и слишком выгодное, чтобы я его упустила. Опытным взглядом я прикинула, что локальный конкурент по соседству к началу сезона загнется совсем, и я смогу занять его место. Что здесь поставить, «Меню для меня» или «Вкусняшки», решу позднее, подумала я, открывая стеклянную и не особо чистую дверь кафе.
Сонная сотрудница покосилась на меня, не отрываясь от телефона, и сперва дочитала что-то безумно интересное, а потом заученно улыбнулась. Ей было невдомек, что к ней пришел самый тайный покупатель в мире.
— Добрый день, — вспомнила она базу. — Выбрали что-нибудь?
— Да я только зашла… здрасьте, — фыркнула я, изображая обычную замученную туристку. Девушка разглядела мои мокрые волосы и обалдела так, что проснулась. Я же подошла к прилавку, сделала вид, что изучаю ассортимент, на самом деле всматриваясь в то, что выложено.
Да, не сезон, но это не оправдание. Директор этой точки уже может вставать на учет на бирже труда.
— Сэндвич с чем? — спросила я, хмурясь и пытаясь определить начинку. — По виду — ни рыба ни мясо.
— А-а… это лосось.
— Если это лосось, то я миллиардерша, — ухмыльнулась я, потому что это действительно был лосось, но знавший гораздо лучшие времена, и я побоялась бы при клиенте вообще открывать витрину. Но есть хотелось, поэтому я попросила: — Давайте сэндвич, только достаньте из холодильника. И латте на кокосовом молоке без сахара.
Девушка без энтузиазма кивнула, поднялась и застыла. Я прочитала на бейджике написанное от руки «Римма», приподняла одну бровь, а потом услышала за спиной странное.
— Деньги давай. Глухая? Чего стоишь?
Римма как будто не слышала, а я ошарашенно обернулась. В метре от меня стоял парень, направивший на Римму пистолет, а дверь прикрыла собой растрепанная девица лет двадцати пяти.
— Ну? — обиженно поторопил парень и потряс пистолетом.
Мне бы испугаться, но абсурд ситуации зашкаливал, и я раздраженно уточнила:
— Какие деньги, откуда они у меня? — и я, разумеется, имела в виду, что в наше время почти никто с наличными в кармане не ходит, но парень совсем не мне это говорил.
— Да по тебе видно, что нищебродка, — буркнул он, мазнув по мне взглядом и оскорбив своим замечанием всемирно известный и далеко не дешевый бренд, и ткнул пистолетом в прилавок. — Ты! Деньги! Быстро!
Римма пискнула и открыла кассу. Я стояла и думала, что меня грабят столь же неожиданно, сколь и нелепо. Римма выкладывала на прилавок затертые монеты и купюры, самой крупной из которых была заклеенная скотчем тысяча, и руки ее тряслись.
— Все, — выдохнула она. — Больше нет.
— Как все? — заорал парень и так резко шлепнулся животом на прилавок, чтобы самому заглянуть в кассу, что дуло пистолета едва не уткнулось мне в бедро, и я отскочила. — Да тут десятки не будет!
Касса и вправду была пуста, если не считать мелочи, которую даже на сдачу никто не брал.
— Двенадцать тысяч с чем-то… — просипела бледная как лист бумаги Римма. — Это все!
— Парень, — подала голос я, — але, гараж, двадцать первый век, ты с пальмы слез? Скажи спасибо, что это есть, забирай и вали отсюда!
Он послушался, сполз с прилавка, выпрямился, скинув на пол часть купюр, и растерянно посмотрел на деньги, потом — на меня.
— Кто в наше время налом платит? — объяснила я, поражаясь своим спокойствию и терпению. Я
