Раздражение Атьена всё усиливалось и перешло, наконец, в гнев, потому что он всё отчётливее чувствовал, как дрожит Диэри и как суматошно и напугано бьётся её сердце.

Ему вспомнилась Ньеса — однажды, ещё в детстве, она упала с дерева и сильно повредила ногу, и он тащил её на себе в дом, и она так же дрожала от пережитого страха, и так же стучало её сердце — совсем-совсем так же, как сейчас колошматилось сердце чужой принцессы.

Невольно он прижал к себе Диэри крепче — в попытках успокоить и утешить — но она дёрнулась от неожиданности, и пульс у неё застучал почти без пауз. Осознав, кого держит в руках, Атьен опомнился и отпустил её, и даже сделал шаг назад, разрывая объятия.

Принцесса незамедлительно обхватила себя руками за локти и отвернулась, опустив голову.

— Простите, — сухо сказал Атьен, — я хотел вас успокоить, а не напугать.

Она ничего не ответила — её перемученные нервы не выдерживали этого напряжения.

— Простите, — ещё раз повторил Атьен — и вышел.

Глава пятая

Из страховерья соткан зыбкий путь –

В туманодаль ведёт он как-нибудь.

На другое утро они снова выехали из города в одной карете, но в этот раз Атьен спросил:

— Вы не против, если я останусь?

Его, во-первых, встревожило наблюдение, что вчерашний день она, видимо, проплакала, а во-вторых, он чувствовал, что гнев его на собственное бессилие отступил, и что он готов говорить с нею спокойно.

Диэри бросила на него быстрый взгляд — она помнила, что в прошлый раз он сказал, что предпочитает путешествовать верхом, — но, потупившись, ответила лишь:

— Как вам будет угодно, ваше сиятельство.

И слова, и тон были безупречны, как будто она была на экзамене по этикету.

Он неловко кашлянул. Её манера показалась ему совершенно неприступной — банальный вежливый ответ, безликое прохладное обращение. Несколько минут он молчал, не зная, как начать разговор.

Она глядела в окно, в белёсую утреннюю пелену, за которой зыбко угадывались таинственные очертания леса, — и явно старалась не повернуться случайно к нему. Руки её аккуратно лежали на коленях, но он заметил, что она постоянно пытается сжать ткань своей изумрудной юбки пальцами, тут же спохватывается и расслабляет руки, но через несколько секунд всё повторяется снова.

«Она меня боится», — скребнуло осознание, словно сдирая влажный мох лжи с его сердца.

Собственно, это было логично — как она могла его не бояться? — но теперь, когда он уже совсем твёрдо встал на позицию «нельзя срывать свою злость на беспомощных девчонках», ему стал оскорбителен её страх, и он совершенно забыл о том, что страх этот был весьма обоснован, и что он в самом деле планировал сорвать свою злость именно на ней.

— Я спросил вас потому, — заговорил он из-за своих чувств излишне резко, — что хотел узнать ваше мнение.

Она вздрогнула — от того, что он заговорил неожиданно, и от того, что голос его звучал недовольно и строго, — и взглянула на него насторожено, словно ожидая ловушки или подвоха. Впрочем, она отметила, что за его резкостью не чувствуется злости, — но тут же испугалась, что ей просто хочется, чтобы этой злости не было, и она принимает желаемое за действительное.

— Если вам неприятно моё соседство, — продолжил развивать свою мысль Атьен, — то я не буду навязывать вам моё общество.

Соседство его не то чтобы было именно неприятно Диэри — скорее пугало и, к тому же, стесняло. Если бы он снова ушёл, она бы снова могла бы поплакать, и ей не требовалось было бы держать лицо.

— Мне нужно привыкать к вам, ваше сиятельство, — подняла она на него спокойный взгляд.

Слова её звучали крайне рассудительно, но он заметил, что она постаралась избежать прямой лжи о своих чувствах и предпочтениях и свернула на путь «мне нужно».

Она всё ещё возводила между ними стену — но хотя бы признала, что ей нужно как-то научиться обходиться без этой стены, и он счёл это добрым знаком.

— Если переход на имена кажется вам пока преждевременным, — сухо отметил он, — то, по крайней мере, отставьте в сторону титулование. Как вы могли бы догадаться, — он горько усмехнулся, — мне неприятно это обращение.

Она немного помолчала, глядя прямо на него, и ему показалось, что губы её слегка шевелятся. Потом она спокойно сказала:

— Я учту, Атьен.

Невольная улыбка прошла по его лицу; его особенно позабавило, что она, очевидно, прорепетировала эту фразу про себя, чтобы произнести его имя чётко и без запинок.

— Вы меня восхищаете, Диэриния, — прямо признал он.

Он знал её всего два дня — а она уже успела удивить его и мужеством, и силой характера, и рассудительностью! Право, он даже начинал злиться на самого себя, что на её фоне выглядит отнюдь не героем!

Его комплимент, кажется, не пришёлся ко двору. Она посмотрела на него весьма пронзительно — как ножом резанула — и переспросила:

— Тем, что ищу способа выжить?

С ужасом он понял, что краснеет.

Она, очевидно, не могла знать его размышлений о том, что никто не спросит с него, если она погибнет родами; но, конечно, ей хватило ума предугадать, что навязанную жену из ненавистного народа едва ли ждёт «долго и счастливо».

Диэри, меж тем, не отводила от него глаз, и в них стояло настороженное ожидание.

Отведя взгляд, Атьен неохотно признал:

— И этим тоже.

Её усмешку он не увидел.

— Тогда, — заговорила она, — возможно, вы будете так любезны, что расскажете, что мне следует для этого сделать?

— Вы прямолинейны, — взглянул он на неё.

Всё ещё продолжая смотреть на него в упор, она уточнила:

— А вам такое качество в женщинах не по душе?

Покачав головой, он ответил:

— Напротив. Я и надеялся, в самом деле, обсудить прямо перспективы нашего брака.

Примерно расправив складку на юбке, Диэри изобразила готовность внимательно слушать.

Несколько секунд потребовалось Атьену, чтобы собраться с мыслями, затем он заговорил:

— В целом, мои требования ничем не отличаются от того, чему вас и должны были учить.