Я улыбаюсь. Горьковато-сладкое чувство сжимает сердце. Таким я его полюбила. Таким он был, когда мы начали строить семью.

Переворачиваю фотографию. На обороте дата. И несколько имен, подписанных его рукой: «Серега, Марик, Ярик…» И чуть в стороне, сбоку, без всякой причины, словно он не хотел, но не удержался: «И Кристина. Наша умница».

Кристина…

Она могла бы быть просто однокурсницей, случайно попавшей на это фото… Но ее лицо кажется мне таким знакомым. Просто до невозможности.

Сердце делает один странный, пропущенный удар. Холодная игла пронзает меня от макушки до пят.

Медленно, почти боясь, я поднимаю взгляд на группу. Мой палец скользит по лицам. Вот он. Рядом с ним… девушка. Темные длинные волосы, собранные в конский хвост. Умные, чуть раскосые глаза. Хитрая, задорная улыбка. Она смотрит не в объектив. Она смотрит на Пашу. С обожанием. С восторгом. С таким обжигающим чувством, что его не скрыть даже на выцветшей бумаге.

Это лицо. Оно очень, очень знакомое. Не просто знакомое. Я видела его несколько дней назад, искаженное яростью, с размазанной тушью и желтой краской на щеке.

Юля. Его Юля.

Но это невозможно… Девушка, что приходила, гораздо моложе. А фото старое.

Я лихорадочно хватаю конверт. Руки дрожат, пальцы не слушаются, не могут разлепить клейкую часть. Я срываю его.

Внутри не письмо от руки, а распечатка. Старая, на тонкой бумаге, которую уже не используют в принтерах.

Я начинаю читать. И воздух застревает в легких.

«Паш, мой единственный.

Прошла всего неделя, а кажется, что вечность. Эти несколько дней без тебя — как плохой сон. Я все время ловлю себя на том, что ищу тебя в коридорах, жду твоего смеха в аудитории. Все кажется серым и пустым.

Я знаю, ты говоришь, что нужно быть осторожнее. Что у тебя есть обязательства. Но разве то, что между нами, это не самое главное? Это же не просто увлечение. Это… всё. Я никогда еще так не чувствовала. Каждая клеточка помнит твои прикосновения. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслью о тебе.

Когда мы вместе, время останавливается. Помнишь, как мы сбежали с той скучной лекции и просто сидели на скамейке до самого вечера? Ты говорил о своих проектах, о мостах, которые построишь. А я слушала и думала, что я самая счастливая на свете. Потому что ты выбрал меня.

Я верю в нас. Я верю, что всё сложится. Мы справимся. Ты только обещай, что не сдашься. Что будешь бороться за нас.

Целую тебя бесконечно. Твоя К.».

Глава 11. Лиза

Слишком тихо. Слишком пусто. После трех дней, наполненных хотя бы отголосками детских голосов из телефонной трубки, когда Паша коротко докладывал, что «все нормально, катаются», эта абсолютная беззвучность давит на виски.

Я стою посреди гостиной, и мой взгляд скользит по пыльной коробке, что так и осталась лежать у подножия лестницы. Рядом с ней та самая роковая папка. Раскрытая. Фотографии и конверт лежат поверх, будто напоминание, что всю жизнь рядом со мной была ложь. Мне кажется я даже могу ее прощупать, настолько сильно она ощущается.

«Кристина. Наша умница».

Имя жужжит в голове, как пойманная муха, бьется о стекло сознания. Юля. Кристина. Связь есть, я чувствую ее кожей, каждым нервом. Но соединять точки, строить догадки… Нет. У меня нет на это сил. Это как пытаться сложить пазл с завязанными глазами, когда половины деталей не хватает.

Я резко наклоняюсь, хватаю папку и зашвыриваю ее обратно на антресоль, в темноту и пыль. Потом запихиваю следом и коробку с вещами. Люк с грохотом захлопывается.

— Потом, — говорю я вслух. Голос звучит хрипло и неуверенно. — Разберемся потом. Когда он вернется. Спрошу в лоб.

Мысль о прямом вопросе Павлу кажется одновременно и пугающей, и единственно верной. Но не сейчас. Не по телефону. Сейчас мне нужно… что? Дышать. Просто дышать.

Мой ритм нарушает навязчивая вибрация телефона. На экране улыбающаяся аватарка мамы. Сердце неприятно сжимается. Еще один разговор. Еще порция нравоучений, жалости и немого укора в глазах: «А я тебя предупреждала».

Я принимаю вызов, делая глубокий вдох и натягивая на лицо маску спокойствия.

— Привет, мам.

— Лизонька! Наконец-то! Я уже начала волноваться. Как ты? Одна там не скучаешь?

Ее голос звенит фальшивой бодростью. Я вижу на экране ее пристальный, изучающий взгляд. Она ищет следы страданий, новые морщины, серый цвет лица.

— Всё нормально. Как раз собиралась на прогулку выйти, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Свет из окна падает на пол, и я ловлю себя на том, что показываю ей макушку головы, отводя взгляд.

— На прогулку? Одна? Может, лучше полежишь? Тебе вредно нервничать, а на улице кто его знает… Да и погода сегодня так себе, ветрено.

— Мне нужен воздух, мам. Я дома засиделась.

— Понимаю… — в ее голосе сквозит неодобрение. Пауза становится тягучей, некомфортной. — А Паша звонил? Дети как?

— Звонил. Всё хорошо. Катаются.

— И… она с ними? — мама понижает голос до конспиративного шепота, будто Юля может подслушать нас через спутник.

Внутри всё сжимается в тугой, болезненный комок.

— Мам, не знаю. И не хочу знать. Условия я ему поставила. Дальше — его дело.

— Ну, знаешь… Мужчины они такие. Пообещает всё что угодно, а там, глядишь, и соврет. Тебе надо быть начеку, Лизка. Контролировать ситуацию. Звонить детям каждые полчаса! Чтобы они тебе всё докладывали.

Представление о том, как я каждые тридцать минут прерываю их катание с горы истеричным допросом, вызывает у меня тошноту. Именно так я и потеряю их окончательно — превращусь в контролирующую фурию.

— Я не буду этого делать, — говорю я тверже. — Они отдыхают. Я им доверяю.

— Доверяешь?! — мама фыркает. — После всего? Да ты сама… Лиза, опомнись! Он тебе жизнь поломал, а ты…

— Мам, у меня связь плохая! — перебиваю я ее, чувствуя, как трещит моё хрупкое самообладание. — Перезвоню позже, хорошо? Мне правда надо выходить.

Не дожидаясь ответа, я тычу в экран. Ее удивленное, обиженное лицо