Потом они, конечно же, познакомились…

Когда Слава попал в больницу, мы приехали к нам, чтобы забрать маму и Илью. Собирались вместе поехать и навестить брата. Они спустились к нам, оба со свежими синяками. Папаша выскочил следом.

Я помню, как сжалась внутренне. От ненависти и страха — притом, откуда больше шло ненависти, я не знала. Точнее, куда больше приходило: кого я ненавидела? Его? Или себя? За то, что все еще боялась…

- Рома, поезжай, - прошептала мама.

Я пристально смотрела на отца. Он шел на нас и орал благим матом. Шатался. На нем была старый, морской тельник в полоску с пятнами от майонеза — он когда-то был моряком, но его поперли из флота за пьянку. Хотя он клянется, что это мы виноваты в том, что он лишился карьеры. Да-да, конечно. Мы, не ты… — растянутые черные спортивки. Вкупе с характерной небритостью и дикими глазами, налитыми водкой — вот вам картинный алкаш.

Наши соседи с интересом за этим наблюдали. Людям, наверно, никогда не надоедают концерты. Пусть ты и видишь их каждый день…

Он орал что-то про «мать-шлюху» и «сына-имбецила». А, завидев дорогую машину, в которой мы сидели, разозлился еще больше. Я помню, как он сосредоточил на мне свой взгляд, и как страшно это было — словно я вновь превратилась в малышку. И онемела…

Скрип рук на руле до сих пор раздается в моем сознании…как и хлопок двери.

Рома вышел из машины раньше, чем его кто-то смог остановить. На меня навалился ужас — я так за него испугалась! Это же был мой Рома! Тот, кого я от всего хотела защитить, шел навстречу самому страшному кошмару всей моей жизни! И ничего не боялся…

Я резко подалась к ручке двери. Хотела выскочить, остановить его…снова защитить? Возможно и это. Пусть я вряд ли и смогла бы — перед отцом я всегда становилась малышкой…

Но ничего из этого не потребовалось, и ничего из этого я сделать так и не успела. Рома уже подошел к тому моменту, как до меня дошло, к отцу, тот замахнулся, но тоже не успел ничего сделать. Поставленным ударом в нос его пыл очень быстро утих. И мы притихли следом…

- Если ты еще хоть раз позволишь себе хотя бы пальцем их тронуть, хотя бы словом обидеть…черт, мужик. Пеняй на себя. Я этого не люблю делать, но у меня очень много бабок и связей, чтобы заставить тебя, в конце концов, жрать через трубочку. Все понятно?!

Он рычал…

Буквально рычал! Я впервые слышала Рому таким. Серьезным, твердым…максимально устрашающим. И отца я таким тоже впервые видела — настоящим. Таким, каким он всегда и был! Мелким, субтильным. Почти прозрачным…

Почему я так его боялась? В тот момент у меня не было ответа на этот вопрос. Из его нос струями бежала кровь, а по выражению лица казалось, что другая жидкость бежит по внутренним частям его бедер. Отец внезапно схлопнулся с размеров стоэтажного особняка, до маленькой ветхой избушки — он испугался.

Дикий взгляд стал из бешеного загнанным. У него тряслись губы, бегали глазки. Все матные слова забылись. Как потом выяснилось, Рома был очень убедительным. С тех пор отец угомонился и больше не трогал мою семью, а через пару лет умер. Мне тогда даже показалось, что он сам себя и отравил. Нет, он травил себя всю жизнь, но я говорю не о дешевой водке, продающейся сразу в уродливом стакане в рубчик. Я говорю о его собственном яде, который он сцеживал понемногу на нашу семью, но после этого разговора больше не мог — как итог, змея сама себя кусала за хвост и, в конце концов, сама себя сожрала.

Вот так Рома в себе всегда сочетал добро и демонов. Он идеально балансировал, он был настоящим рыцарем в сияющих доспехах…

- …Я думаю, - Слава пробивается ко мне через толщу воспоминаний и мыслей, и я пару раз моргаю, - Думаю, он просто не был готов к определенным моментам. И он оступился, потому что просто не знал, что так бывает. Понимаешь? Он не был готов. Мне кажется, тут как с первым блином — словил ситуацию и очень серьезно облажался.

- Первый блин комом…

Слава пару раз кивает.

- Я знаю, что это его не оправдывает, Лер, но…я не могу его ненавидеть. Не скажу, что не был рад, когда Илья разбил ему морду…

Усмехаюсь, брат поддерживает.

- И я бы сам это сделал с превеликим удовольствием, но…у меня нет к нему ненависти. Просто не получается. Рома десять лет был…отличным парнем. Он нам очень во многом помог, и ты…он сделал тебя по-настоящему счастливой и…

- Я видела его.

Срывается с губ. Пара секунд тишины…

- Что?

Горько улыбаюсь, прикрыв глаза и сжав свои ладони.

- Да…оказалось, что они с Алексом давно были знакомы. Еще с детства. Потом потерялись, но вот…в период нашего развода встретились на конференции и…

- Ты гонишь…

- Нет. Не гоню.

- И…что?

Смешок срывается с моих губ. Я перевожу взгляд на брата, и с губ снова срывается, но на этот раз полностью осознанная и принятая мною правда.

- Я очень люблю его, Слав. Ничего не прошло. Я не отпустила и не забыла. Но…при этом, я не знаю, как найти дорогу обратно к нему.

Я не знаю, понял ли меня Слава. Он с таким не сталкивался — и слава богу! Нет ничего хуже, чем расставаться любя. Ненависть еще хотя бы немного толкает, работая наподобие бензина для твоего двигателя, но когда ее источник затухает? Когда ты остаешься наедине с правдой? Нет ничего хуже…

- Малышка моя… - только и говорит брат.

Может быть, потому, что он знает, что больше говорить я не хочу. Да и не могу. А может, напротив, из-за того, что он не знает, как помочь и что ответить, но мы больше не продолжаем. Слава подтягивает меня к себе и обнимает. Я позволяю себе расслабиться и поплакать.

Счастливый балкон снова возвращается…

Мир, созданный в детстве, как травмы, полученные там же, наверно, до конца наших дней с нами. Иногда это просто ужасно, но порой — как сейчас, например, — нет ничего лучшего, чем