Но Маша ведь не знала о том, что я в больнице! Не могла же она приехать ко мне…

Нехорошее предчувствие захлестнуло меня с головой. Застывать на месте было некогда, потому я сорвалась и побежала следом. И успела добраться до палаты в тот момент, когда в неё заходила дочь с возгласом:

– Ну и как тут наша мамочка? А я тортик привезла!

Если я и считала, что конец моей жизни настал в тот момент, когда я узнала про измену Журавлёва, то теперь поняла, что именно в данную секунду я умерла окончательно. Без права на возрождение в обозримом будущем.

Меня предала дочь.

– Тортики жрать на большом сроке вредно, – мрачно проговорила я, входя следом за Машей в палату. – Можно родить слишком пухлого младенца и порваться во всех местах. А папе твоему явно не понравится, если секс после родов у него с Тосей будет налаживаться слишком долго.

Дочь обернулась, вскрикнула и выронила коробку с угощением. Она побледнела так, что стала похожа на привидение. Смотрела то на меня, то на Эдика, то на Тосю, и глаза её от ужаса становились всё больше и больше.

– Маш… Твоя мама знает всё про меня и Антонину. Её положили в ту же палату… по стечению обстоятельств. Так что теперь это не секрет, – спокойно проговорил Журавлёв.

Пока меня не было в палате, он сумел взять себя в руки. И Тося его тоже теперь выглядела безмятежно и даже довольно. О чём они тут говорили в моё отстуствие? Эдик ведь наверняка заверил любовницу, что уж теперь достанется ей целиком и полностью. А она и рада была…

– Как давно ты знаешь? – потребовала я ответа у дочери.

Она промолчала, лишь закрыла лицо руками, будто не хотела показывать свои бесстыжие глаза, в которые я теперь и смотреть-то не смогу никогда…

– Маша узнала о Тосе, когда мы оказались беременными, – проговорил Эдик, отвечая за дочь. – Она очень ждёт, кто же родится. Мы сами точно не знаем. А по поводу всего остального, ты можешь остаться в этой палате, Юля. Я перевожу Тосю в другое место. Остальное обсудим дома, когда мать моего будущего ребёнка будет обеспечена покоем и тишиной.

Только теперь я поняла, что пока меня не было муж и Антонина времени зря не теряли. Уже собрали барахло Тоси, видимо, решив переселиться в другую палату.

Что ж… Я здесь тоже не останусь. Лежать, смотреть на койку Антонины и представлять, как эту девицу здесь навещали то муж, то Маша, было выше моих сил.

– Ну а ты что скажешь? А? – обратилась я к дочери, которая теперь стояла, отняв ладони от лица, и смотрела в сторону. – Не считаешь, что это предательство чистой воды?

Машка всхлипнула, но плакать не стала. Очень быстро взяла себя в руки и всё же на меня посмотрела.

– Мам… Мне папа всё объяснил сразу. Что у него к тебе осталось только уважение, а любви нет никакой. И что он обязательно женится на Тосе, но сначала ему нужно аккуратно тебя подготовить к разводу. Он просил не лезть, и я с ним согласна. Это ваше дело, а никак не моё.

По мере того, как дочь произносила эти фразы, удивление внутри становилось всё сильнее и сильнее. Машка ведь уже давно повзрослела, да настолько, что иногда выдавала вещи, до которых не каждый возрастной человек способен дорасти. И теперь собиралась играть в инфантильную крошку?

– Папа твой меня так наподготавливал, что я теперь беременная! – процедила я в ответ. – Или думаешь, меня сюда терапевт направил, потому что я насморк подхватила?

У Маши новости вызвали шок. Она и впрямь не сразу сообразила, что если я нахожусь здесь, это связано с тем, что жду ребёнка.

– Юля, хватит. Я действительно тебя жалел, когда не рассказал сразу про Тосю, но теперь всё встало на места. Я люблю другую. Я очень жду ребёнка, которого она мне скоро родит. И Маша тоже не только приняла Антонину, но они с нею очень дружны, – проговорил Эдик. – Сейчас я договорюсь, чтобы Тосю перевели в другую палату. Через пару дней её заберу и вы никогда больше не увидитесь.

Он говорил о ней. И только. Ни вопроса о том, что со мною. В каком я состоянии, и что прогнозируют врачи… Ничего…

Но как вообще было возможно это принять как данность, когда ещё сегодня утром я ни о чём не подозревала?

– Не нужно, – мотнула головой. – С нашим ребёнком всё в порядке, если вдруг у тебя возник бы вопрос о том, как поживает твой законный наследник. Так что я еду домой. И да, буду ждать вас с Машей, чтобы обсудить весь этот кошмар.

Я подхватила сумку, намереваясь и впрямь отправиться восвояси. Всё, что нужно, сделаю в другом месте. Главное я выяснила – беременности ничего не угрожает.

– Подожди, Юль… ты же не хочешь сказать, что после всего этого… оставишь ребёнка? – выдохнул с неверием Журавлёв, и этот вопрос вызвал у меня просто дикую волну ненависти.

А малыша, что жил у меня под сердцем, теперь хотелось защитить любой ценой. Как самка льва готова броситься даже на бульдозер, оберегая своих детёнышей, так и я могла сейчас поспорить хоть с самим Господом Богом за то, чтобы моя беременность осталась неприкосновенной.

Хотя, Всевышний не был против меня, я это чувствовала. Не зря же он сделал так, что глаза мои весьма вовремя открылись?

– Представь себе, Эдуард. Я оставляю ребёнка, это не обсуждается. И когда ты приедешь домой, мы сядем и обсудим варианты, как тебе не докатиться до того, чтобы начать перекачивать семейные деньги в руки своей деревенщины!

Пока эта троица застыла, я воспользовалась ситуацией и вышла из палаты. Показалось, что в спину мне доносятся молчаливые проклятия, которые я ощущала нутром. Но, в сущности, плевать я на это хотела.

Сейчас главное – сосредоточиться на своём здоровье и выстоять, когда у нас с мужем и дочерью случится самый важный разговор в жизни…

***

Эмме я позвонила сразу, как только покинула больницу. Подруга всё то время, что я рассказывала про свою жуткую ситуацию, просто молчала. И по этой тишине, что разливалась по ту сторону телефонной связи, я поняла в очередной раз, какой же кошмар со мной случился.

Хотелось поверить в то, что мне просто привиделась