— Марат мне очень тогда помог. Пришел как-то в мою комнату, книжку свою любимую приволок — как сейчас помню, «Большое собрание сказок». Тяжелая была, как он пыхтел, когда ее тащил! — женщина тихо смеется, хотя в глазах стоят слезы, — «Тетенька Катя, хочешь, почитаю тебе?». «Ну почитай, говорю». Так мы и спелись, как брошенные души. Мать его не особо детьми интересовалась, отец весь в работе да заботах. Ему одиноко и мне одиноко. Так вместе и выжили.

Опустив глаза, я слушаю, торопливо стирая влагу со щек.

— Я это к чему говорю, Поля, — тихо бормочет Катерина, накрывает мою ладонь своей и заглядывает в глаза, — в такое тяжелое время вместе держаться надо. Через силу, но делать что-то, есть, двигаться. Иначе — крах. Я знаю, как ты к Платону привязалась, видела. Ты же над ним, как коршун, никого не подпускала, берегла от всех.

— Зачем вы это говорите? — мой голос дрогнул и я, поспешно прочистив горло, прохрипела, — все это неважно уже. Берегла да не уберегла. Сама же его этой нерадивой мамаше отнесла в руки. Сама же, своими руками…

— Не время сейчас голову пеплом посыпать. Сейчас нужно друг друга поддерживать и Платона искать. Вместе, Поля. Ты ему тоже нужна, — женщина ласково треплет меня по волосам и, погладив по щеке, добавляет, — не только Платону. Марату тоже нужна.

Я мотаю головой.

— Неправда, — всхлипываю, — он видеть меня не хочет, я знаю.

— Он тебе это сказал?

— Мы разговаривали и… он так смотрит… Он ненавидит меня, я знаю. Понимаю, он прав, но… нет, я не могу к нему пойти. Мне страшно… страшно, что он выгонит, что я даже не узнаю, что с Платошей, нашли ли его.

Катерина тихо хмыкает:

— Ты же знаешь, как говорят? У страха глаза велики. Отсиживаясь в комнате, никому не поможешь, да и легче тебе от этого не станет. Попробуй помочь, вдруг ты все-таки видела что-то такое, что действительно поможет?

Я уже хочу возразить, но тут по телу будто озноб проходит и я, вскинув глаза, встречаюсь взглядами с Катериной. Она ведь права, эта немолодая экономка и, похоже, единственный близкий Марату человек.

Забыв о бульоне, я спешно благодарю Катерину и вскакиваю с постели. Походка еще нетвердая после той дряни, что вкололи мне по милости Жени, но я решительно направляюсь к кабинету Баева, откуда слышны громкие голоса. Я не стучу, а сразу распахиваю дверь. Взгляд исподлобья, темный, жгучий, вонзается в меня почти сразу, и разговор тут же замолкает, стоит появиться мне.

— Ошиблась дверью? — сухо интересуется Марат.

Я поджимаю губы. Не время ссориться, время вскрывать все карты, что есть на руках. Даже если они не в твою пользу, потому что речь идет о чем-то большем.

— Я уже встречалась с Женей раньше. Назар поймал меня в уборной, когда мы ездили с мамой выбирать платье, и потом появилась Женя. Тогда мы и разговаривали с ней, в торговом центре, — сообщаю я храбро информацию, о которой недавно в присутствии Марата даже думать боялась.

— Отлично, что ты решила мне это сообщить, — откинувшись на спинку кресла, складывает руки на груди Баев, — вот только нужно было делать это раньше.

— Можно посмотреть по камерам, на какой машине они приехали. Или хотя бы отследить возможные зацепки, — тут же говорю я и взгляд Марата меняется.

Баев разворачивается к сидящему по правую руку от него мужчине и, хлопнув по столу, отрывисто приказывает:

— Высылай людей. Пусть изымут все записи и просмотрят каждую секунду. Заплати всем, кому нужно, чтобы сделать это без шума и пыли. И быстро. На кону жизнь моего сына.

Глава 25

Кабинет как-то разом пустеет и происходит то, чего я совсем не планировала. То, к чему не была готова ни на один процент: мы с Маратом остаемся наедине. Сначала я застываю, потому что чувствую — взгляд Баева прикован ко мне. От него мурашки бегут по телу и растекается непонятный жар. Я буквально прирастаю к месту, не в силах сдвинуться. Приходится приложить по-настоящему титанические усилия, чтобы все-таки заставить себя сойти с места. Пройдя в угол комнаты, туда, где стоит диван, я сажусь на него, глядя в пол. Мне страшно оставаться один на один с мужчиной, но и уйти я не могу — хочу знать, что происходит, а не просто отсиживаться, как трусиха, запершись в своей комнате.

— Тебе не обязательно здесь находиться, — голос Марата теплее не становится, все такой же ледяной.

— Если я мешаю, то могу уйти, — не сразу отвечаю я тихо.

Баев может выгнать меня в любое мгновение, но… он просто ничего не говорит. И я остаюсь сидеть в углу комнаты, будто приклеенная. В кабинет снова входят люди, уходят, опять возвращаются. Кто-то приносит новые сведения, после — вся незнакомая толпа мужчин отсматривает записи, переговаривается и, кажется, вообще на меня внимания не обращает.

Я покидаю кабинет лишь один раз, чтобы сходить в уборную, а потом так же тихо, буквально крадучись, возвращаюсь. Веду себя, как мышка, чтобы не мешать, но все равно ощущаю спиной, как между лопатками вспарывает острый взгляд. А иногда ловлю его на себе, но Баев не задерживает его надолго, почти сразу же уводит. Наверное думает, выгнать меня прямо сейчас или потом. Или… сейчас ему совсем не до этого, поэтому, может, размышляет, как наказать? Я уже знаю, что помогать мне Марат больше не будет, он ведь предупреждал… И это ничего, ладно, главное, чтобы Платона домой вернул, чтобы я увидела его, поняла, что малыш в порядке, что он здоров. Я не смогу жить в неведении, меня вина просто сожрет изнутри…

Несмотря на то, что ночь давно сменилась на день, меньше народа не становится. Никто не уходит спать, все заняты, а у Марата постоянно звонит телефон. И даже в этой вакханалии дрема меня накрывает, тяжелую гудящую голову так и клонит в сон. Подтянув ноги и забившись в самый угол, я засыпаю на короткое время.

Просыпаюсь я резко, как от толчка. Просто как-то разом все звуки утихли и стало непривычно. В панике я обвожу взглядом кабинет, вижу, что Марат сосредоточенно читает что-то на экране компьютера, а рядом со мной расположился на диване еще один мужчина. На журнальном столике перед ним какой-то чемоданчик с аппаратурой, непривычно толстый и громоздкий ноутбук, на котором тот быстро печатает.

Я стараюсь как можно незаметнее сменить позу и размять