Павел поднимает на меня глаза. Они влажные.

— Спасибо тебе, — выдыхает он дрожащим голосом, даже не скрывая свои чувства. — Спасибо, что позволил мне быть здесь. Спасибо за него. Ты… ты сделала чудо. Я… я так люблю вас обоих.

Он не просит прощения. Не говорит о возвращении. Он благодарит. И в этой благодарности больше искренности, чем во всех его прошлых клятвах.

Я не отвечаю. Я не могу. Я просто закрываю глаза, чувствуя вес сына на груди и тёплое, надёжное присутствие Паши рядом. Моя осторожность никуда не делась. Рана на сердце всё ещё ноет, напоминая о себе. Но прямо сейчас я даю себе время, чтобы расслабиться. И отпустить контроль.

Эпилог. Павел

Три года спустя

Солнечный луч бьет мне прямо в глаза, но я не тороплюсь опускать солнцезащитный козырек. Эта дорога стала для меня путем домой. Не к бездушным стенам моей квартиры, где царит идеальный порядок и оглушающая тишина, а туда, где пахнет свежей выпечкой, детским смехом и жизнью.

Поворачиваю на знакомую улицу, и сердце начинает биться чаще. Все те же акации у забора, все те же качели на лужайке. Я паркуюсь, глотаю комок в горле и выхожу из машины. Из открытого окна доносится визг. Не ссоры, а радости. Это голос моего младшего, Степана. Нашего Степана.

Дверь не заперта. Я вхожу внутрь.

— Папуля! — Полина, уже почти взрослая девчонка, пулей вылетает из гостиной и обнимает меня.

— Па-па! — липкие от варенья ладошки Степана впиваются в мои брюки.

Кирилл и Матвей бросают из своей берлоги короткое:

— Привет, батя, — и снова погружаются в экраны.

А потом я вижу ее. Лиза выходит из кухни, вытирая руки о полотенце.

— Ужин почти готов, — говорит она, и ее голос для меня все еще самый прекрасный звук на свете.

После ужина, когда дети разбегаются, а на кухне воцаряется тишина, я понимаю, что момент настал.

— Лиза, можно поговорить? — мой голос звучит хрипло.

И внутри сердце скачет, словно вот-вот остановится.

Она оборачивается ко мне, в ее глазах видна тень усталости.

— Опять, Паша? — она вздыхает, откладывая тарелку. — Мы же все обсудили.

— Нет. Не все, — твердо говорю я. — Все эти три года я молчал, потому что боялся спугнуть тебя. Боялся, что если скажу лишнее слово, ты перестанешь пускать меня за этот порог.

Я подхожу ближе, но не касаюсь ее.

— Я смотрю на тебя все эти годы и не могу дышать. Ты стала… такой сильной. Ты справилась со всем одна. И это одновременно восхищает и убивает меня. Потому что я должен был быть рядом.

Она молчит, глядя в окно на темнеющий сад.

— Ты говорила, что должна была полюбить меня другой любовью. Взрослой, надежной. И я дал тебе время. Я старался стать таким. Каждый день я просыпаюсь с мыслью о вас. Каждый день я засыпаю с этой ноющей пустотой внутри. Моя квартира… это не дом. Моц дом здесь.

Голос срывается.

— Я не прошу прощения. Я его не заслуживаю. Я прошу шанса. Один единственный шанс. Не для меня. Для нас всех. Для Степана, который должен видеть, как папа целует маму перед сном. Для Полины, которая все еще тайком ждет, что мы с тобой снова будем вместе. Для мальчишек, которым нужен пример, пример того, как можно ошибиться, упасть и подняться.

Я делаю шаг вперед.

— Лиза, я все осмыслил. Я понял, что значит быть семьей. Это не когда все идеально. Это когда в самый трудный момент ты знаешь, что тебя не бросят. Я бросил. Но я исправляюсь. Каждый день. Я больше никогда не подведу вас. Никогда. Дай мне доказать это. Дай нам шанс. Мы все заслуживаем этого шанса.

Воцаряется тишина. Я уже почти отчаялся. Но вдруг она медленно поворачивается ко мне. И я вижу в ее глазах не лед, а усталую, измученную борьбой нежность.

— Я так устала бояться, Паша, — шепчет она. — Я так устала одна.

Я осторожно, давая ей время отстраниться, протягиваю руку и касаюсь ее пальцев. Она не отдергивает их.

— Я знаю, — говорю так же тихо. — Всегда бояться, это непосильная ноша. Доверься мне. Просто доверься еще раз.

И тогда она поднимает на меня взгляд, и в нем та самая первая, чистая любовь. Она не говорит «я прощаю». Она не говорит «я люблю тебя». Она просто кивает.

Я притягиваю ее к себе, медленно, боясь спугнуть хрупкое чудо. Она не сопротивляется.

— Мы всё сможем, — тихо говорю я, прижимаясь губами к ее волосам. — Я обещаю.

В этот момент в дверном проеме появляется Полина. Она смотрит на нас и улыбается самой счастливой улыбкой на свете.

— Ура! — восклицает дочь и подбегает к нам, обнимая нас обоих.

Потом подтягивается Степан, что-то лепеча. Слышу шаги мальчишек, они вышли из своей комнаты и молча, чуть смущенно, наблюдают за этой сценой.

Я не отпускаю Лизу, лишь прижимаю ее крепче, чувствуя, как к нашему с ней объятию присоединяются дети. Все наши дети. И в этом тепле, в этом хаотичном, неловком, но самом искреннем семейном объятии, я наконец-то понимаю, что значит вернуться домой.

Наш поцелуй с Лизой тихий, прерывистый, соленый от слез. Но в нем обещание. Обещание нового начала.

Я никогда ее больше не подведу… Иначе я буду самым последним человеком на этой планете.