Воронцов не хотел уходить, настаивал на том, чтобы присутствовать при обходе врача, но я отстояла свои границы. Пусть знает, что его признание ничего не меняет для меня. Новость, что я не продажная, принесла ему покой, но для меня ничего не изменилось, я помню, каким он был и каким он может быть со мной. Расслабляться ни в коем случае нельзя, даже если я прониклась в его историю.

Также он хотел поговорить со мной о ребёнке и о будущем, но я попросила отложить этот разговор хотя бы до моей выписки. Я думала, что Воронцов снова станет напирать, и приготовилась уже отбиваться, но он удивил. Не стал спорить и быстро согласился. Ушел, сказав, что вечером вернётся. Как и сказал, вернулся…

Я слышала, как он разговаривает с моим врачом прямо у моей двери. Меня бесил тот факт, что ему рассказывают всё о моём состоянии, не спросив меня. Ведь, если посудить по факту, он мне никто, почему ему про меня всё докладывают?! Разозлившись, кручу палочкой и закрываю жалюзи окна, скрывая себя от его наглых глаз, которые жадно рассматривают меня, пока он слушает врача.

Буквально через минуту он один раз стучит и, не дождавшись моего ответа, заходит в палату с пакетами, до краёв забитыми фруктами.

– Привет ещё раз. Купил тебе витаминчиков, говорят, беременным надо много фруктов есть.

– Спасибо, ты… Вы стали очень внимательны, – не сдержавшись, язвлю, растягивая губы в фальшивой улыбке.

Он останавливается, смотрит на меня пристально с минуту, а после ставит пакеты на стол. Повернувшись, спокойным тоном продолжает говорить, игнорируя мой выпад:

– Я думаю, выкать мне уже не имеет смысла. Между нами давно всё изменилось. И к тому же, что стало с твоим настроением? Утром ты была более дружелюбной! Или это всё гормоны?

– Между нами ничего не изменилось и не могло измениться. Ребёнка мне сделали не Вы, а в клинике. Вы как были моим нелюбимым боссом, так и остались им. Я же для Вас была и остаюсь неприятной серой мышкой, на которую Вы вечно срывались и продолжаете срываться.

Брови Воронцова медленно поднимаются.

– Вот как?! Значит, то, что ты носишь под сердцем моего ребёнка, ничего не меняет?

– Нет!

– Хорошо, а что на счёт поцелуев?

– Не считаются. Вы насильно оба раза поцеловали меня.

– Хорошо. Но ты же не будешь отрицать, что ты отвечала мне каждый раз?!

Я вспыхиваю от смущения. Щёки заливаются краской, я в этом уверена, даже в зеркало смотреться не надо.

– Чтобы не задохнуться.

– И тебе не понравилось? Ничего не почувствовала?

– Ни-че-го! – говорю медленно и по слогам, чтобы казаться убедительной. На самом же деле просто маскирую поднимающуюся дрожь в голосе.

Воронцов прищуривается, медленно надвигается, мне некуда отступать, он меня и так уже зажал в углу палаты, пока мы спорили. Я старалась показать, что меня не волнует его близость, старалась не дрожать и не отводить взгляд. Но когда он наклонился чересчур близко, я перестала дышать.

– И почему же я тебе не верю, маленькая лгунья?!

Не успеваю придумать, что ответить, да и он не даёт времени подумать. Впивается мягкими касаниями сначала в нижнюю губу, а после в верхнюю. Ласкает губы, проверяя меня на реакцию. Не принуждает отвечать, не берёт без спроса, наоборот, он словно спрашивает, можно или нет, при этом не забывая искусно соблазнять.

Я дышу часто, грудь поднимается и опускается, выдавая меня с потрохами, но всё равно упрямо продолжаю держать оборону. А после он медленно, аккуратно начинает гладить низ живота тыльной стороной руки. Я зажмуриваюсь, еле сдерживая свои эмоции. То, что он делает – это слишком приятно и сладко. Рука поднимается выше и несильно сжимает грудь, и я больше не в силах сдерживаться. С губ срывается тихий, мучительный стон. Тянусь к нему и сама целую его в губы, повторяя его движения. Получив моё согласие, Воронцов больше не церемонится со мной. Протолкнув язык, жадно выпивает меня до дна.

Я отключаю все свои мысли и впервые позволяю своим желаниям взять вверх надо мной. Царапаю его шею, плечи, тихо постанываю ему в губы и тяну его волосы вниз, вызывая рык с его стороны. Он прижимается ко мне всем телом, давая почувствовать, чего на самом деле хочет. Господи, он меня хочет! И я его тоже…

Наш поцелуй превращается в безумство, и вряд ли это можно теперь назвать просто поцелуем, потому что то, что творит со мной Воронцов, чуть не доводит нас до оргазма. Помешал нам дойти до пика громкий стук в дверь и противный, как мне показалось в ту секунду, голос санитарки:

– Лебедева, пора ужинать. Через полчаса столовая закроется.

Слава богу, она не зашла, просто постучалась и пошла дальше звать остальных.

От неожиданности пугаюсь и отталкиваю Олега, закрывая губы тыльной стороной руки.

Мы тяжело дышим, смотрим друг на друга всё так же затуманенными глазами. Он вдруг делает шаг в мою сторону, вижу, не готов заканчивать начатое, но я останавливаю.

– Не надо…

Я не готова… Это всё слишком для меня в данную секунду. Моё тело и так выдало меня ему. Мне нужно время, чтобы обдумать произошедшее.

Стою, пытаясь привести себя в порядок, но не могу сделать этого, когда он смотрит на меня. Я волнуюсь, стесняюсь…

– Ты… меня смущаешь, пожалуйста, уходи.

После моих слов он чуть расслабляется, его напряжённые плечи чуть опускаются. Протерев лицо ладонями, возвращает свой прожигающий взгляд на меня.

– Ты мне очень сильно нравишься. И я тебя хочу.

Глава 21.

Вика

Лежу, обхватив пока ещё плоский живот ладонями, и никак не могу перестать думать о нём. Олег Воронцов, мой начальник, который ещё недавно казался таким холодным и пугающим, теперь вызывает у меня совсем другие чувства. Воспоминания о его поцелуе всё время всплывают в голове. Как он смотрел на меня, как его руки мягко коснулись моего живота… А что стоят его последние слова, перед тем как он ушёл: "Ты мне очень сильно нравишься. И я тебя хочу."

Я тогда не смогла ему ничего ответить – смутилась и просто опустила взгляд. Но