Я поднесла бокал к губам, поставила обратно.

— Слушай. Возможно, я не права. Возможно, это неправильно — не давать ему даже тонкий свет надежды. Но я не хочу жить так. Я хочу, чтобы он понял: нас «таких, как раньше» не существует. Вернуть некому и некого. Есть я — другая. Есть он — другой. Есть ты. И есть жизнь. Если он хочет войти — пусть стоит у двери и учится стучаться. Долго. Без гарантий.

— Ты хочешь его унизить? Больно сделать?

— Нет, — сказала я. — Я хочу защитить себя. И тебя. И то, что я собирала по кускам. Я не мстительная. Я… осторожная. И уставшая от чужих ошибок, которые касаются нас.

Лера смотрела прямо.

— Это не жестоко после того, как он сбежал, — сказала. — Если честно. Но… мне кажется, он сожалеет. По-настоящему. Я не адвокат. Просто вижу.

— Я вижу тоже, — призналась я. — И это делает всё сложнее. Проще было бы, если бы он был монстр. А он не монстр. Он человек, который сделал мне очень больно. И себе тоже. Но это не стирает всего что было. Я не хочу ненавидеть. И не хочу начинать заново. Я хочу — чтобы мне было спокойно. С ним — это почти невозможно. Без него — возможно.

— «Почти» — это уже что-то, — тихо сказала Лера. — Знаешь?

— Знаю, — улыбнулась.

Мы замолчали. В ресторане включили музыку потише, официант принёс тёплую пасту, салат с грушей. Мы ели медленно. Я вдруг поймала себя на том, что чувствую вкус — ярко, как будто вернулись все рецепторы мира.

— Мам, — Лера опёрлась подбородком о ладонь, — я тобой горжусь. Не за ремиссию даже. За вот это всё: красные ногти, чёрное платье, волосы, картошку фри и твое решение касаемо отца.

— Я правда не знаю, как будет. Но знаю, как не будет. И этого достаточно на сегодня.

— А завтра? — спросила она.

— Завтра — мы съездим в районный книжный.

Мы допили, собрали пакеты. На выходе Лера остановилась у витрины салона, где мы стриглись. Посмотрела на моё отражение в стекле:

— Мама, ты красивая. По-настоящему. Не «как раньше», не «как нужно». Просто красивая.

— А ты — очень добрая, — сказала и почувствовала, как поднимается волна нежности — тёплая, спокойная. — Пошли домой, мой добрый ребёнок.

Мы шли к машине, пакеты резали пальцы, но это была приятная тяжесть. Телефон пискнул — сообщение от Тимура: «Как вы? Ничего не нужно?».

Я посмотрела — и убрала в карман. Напишу позже или не напишу. Моё право.

Дома мы разложили покупки, Лера сделала нам чай, я накрасила губы новой помадой «просто так» и пошла мыть посуду — в красной помаде и чёрном платье, потому что можно. Лера сняла это на телефон и сказала:

— Это и есть лучшая терапия.

Перед сном мы сели в зале, разложили пакеты с кроссовками, померили ещё раз платье «рок-звезды».

— Если вдруг решишь его впустить — я не буду против. Если решишь не впускать — тоже. Я рядом.

— И я рядом, — сказала я. — С тобой и с собой. Это важно — быть рядом с собой.

Она ушла в комнату. Я осталась на кухне, взяла телефон и открыла папку с фото, старыми, там где были «мы». Листала и улыбалась. Просто потому что хочется. И это — лучшая причина на свете.

ГЛАВА 17

ГЛАВА 17

Днём пришло сообщение от Тимура:

«Сегодня в семь тридцать я хочу тебя вытащить из дома. Никаких камер, никого лишнего. Если не захочешь — просто скажи “нет”, и я исчезну. Если “да” — у подъезда будет машина. Место — то, куда ты когда-то хотела попасть. Помнишь: “хочу попробовать ужин вслепую, чтобы вкус вернуть как раньше”?»

Я перечитала. Помнила. Мы говорили об этом ещё “до всего”: тогда я шутила, что хочу один раз поужинать без света, чтобы не думать, как сижу, как изгибается вилка, как я выгляжу. Просто слушать и пробовать. Потом, после химиотерапий, у меня реально “ушёл вкус”, и мечта туда попасть. А сейчас — вроде вернулся.

Я ответила: «Если это реально без шоу и без вашей политоты — прекрасно. Но я еду сама и в любой момент могу уехать».

Он: «Да. Всё уже оплачено и без имён. Скажи на входе “стол В”. Если станет плохо — щёлкни пальцами, выведут. Я рядом на расстоянии вытянутой руки. Не подойду, если не попросишь».

Я надела новое платье, короткую стрижку уложила ладонью, красная помада — одна тонкая полоса. Взяла маленькую сумку и вышла.

Место было на тихой улице, без вывесок-кричалок. На двери — маленькая табличка: «Темно».

Внутри — приятная девушка-администратор и узкий коридор.

— Вы за стол В? — шёпотом.

— Да.

— Дам вам тёплую накидку, у нас температура ниже обычной. Телефоны и часы — в сейф, они светятся. Если станет тревожно — скажите. В темноте вас проведёт гид.

Я оставила телефон, надела накидку. Пальцы чуть дрожали, но ровно — не страх, а ожидание. Появился парень-гид, положил мою ладонь себе на локоть.

— Сейчас станет совсем темно, — предупредил. — Я рядом.

Темнота действительно окутала со всех сторон. Сначала мозг паниковал, потом сдался. Мы шли медленно, на ощупь, слушая шаги, дыхание. Меня посадили. Слева — стена. Справа — пусто.

— Привет, — сказал из темноты знакомый голос. Спокойный, ниже, чем обычно. — Я здесь. На расстоянии вытянутой руки. Если что — скажи, и я уйду.

Я усмехнулась в темноту:

— Хорошо. Ко мне не тянись — у меня локоть острый.

— Знаю, — улыбнулся он. Слышно было.

Принесли воду. Я искала стакан ладонью и рассмеялась: как в детстве, когда играли «найди предмет». Он не бросился “помогать” — просто проговорил:

— Я уже привык немного к темноте, но согласись, что-то все же в этом есть.

Нашла. Поставила. Пощупала край стола — скатерть плотная, тёплая от ладоней.

Первое блюдо пахло жареными грибами и чем-то цитрусовым. Я взяла маленький кусочек пальцами, попробовала. Вкус был ярким, как будто выкрутили ручку “громкость”.

— Сработало? — тихо спросил он.

— Сработало, — ответила. — В темноте проще. Нет зеркала. Только я