– Я слушаю, – обронил он глухо, решив, что даст ей возможность высказаться первой.

А может, признается она сама во всём, и расставят они точки безо всякого выяснения и предъявления доказательств.

– Кроме тебя у нас с Митей никого не осталось. Тимофею сын не нужен… – проговорила она ровно. – Вижу, ты не особо-то удивлён. Значит, знал. Кто доложил?

Она посмотрела на него чернющим, как ночь, взглядом. Глаза у Тоси были совсем иного цвета, потому выглядела она сейчас весьма пугающе.

– Тимофей твой и доложил, – ответил он, и Антонина отшатнулась.

Схватилась за горло, стала тяжело дышать, пока зрачки её забегали туда-сюда. Он поторопился объяснить, чтобы уже закончить весь этот фарс:

– Мама к тебе приезжала, хотела поддержать. Еды домашней привезла, а когда к палате подходила, услышала ваш разговор. И не просто услышала, но записала. Мы с Машкой ознакомились не далее как с час назад.

Тося прикрыла глаза и кивнула. Потом распахнула их и заговорила сбивчиво, как будто боялась, что Эдик в одночасье исчезнет:

– Мы с ним не вместе больше. Того, что он сказал, я ему никогда не прощу. Но прошу тебя… дай нам с Митей шанс! Он ведь ни в чём не виноват… Ему срочно донор нужен, они смогут найти нужного, только на них надавить надобно… Прошу, Эдуард… Я прошу тебя…

Она чуть ли не взвыла, когда откинула одеяло и, спустив ноги, попыталась встать. Но, видимо, была слишком слаба, что не могло не порадовать Журавлёва. Он даже представлять не хотел, как Тося станет бросаться к нему, чтобы умолять… о чём-то.

– Ты хотя бы себя слышишь? – потребовал он ответа, когда Тося обессилено упала обратно на постель. – Просишь меня беспокоиться за того ребёнка, которого ты приписала мне, чтобы заграбастать себе дом! И который на самом деле родной тому, кто влюбил в себя мою дочь ради квартиры!

Она закрыла лицо ладонями и зарыдала. Правда, длилось это недолго, будто Тося дала себе возможность немного погоревать, но не слишком, потому что у неё на это попросту не было времени.

– Ты думаешь, я не пыталась забеременеть от тебя? – отняв руки, спросила Антонина ровно.

Она снова взяла себя в руки. Удивительная способность – настолько быстро обретать хладнокровие. Жаль только, что подобному Эдик был не обучен.

– Не только пыталась, но я и травки специальные пила. Мне женщина одна из села нашего передавала…

Тося едва заговорила об этом, как Эд окончательно и бесповоротно уверился в том, что тот самый чай, который стал для Антонины бумерангом, – её же рук дело. И как он вообще мог заподозрить Юлю в подобном?

От таких штучек его жена была так же далеко, как север от юга.

– У нас все не получалось и не получалось. И тогда я решилась – забеременела от Тимофея.

Этот факт она озвучила совершенно буднично, как будто они вообще частенько обсуждали постельные утехи сводных брата и сестры, и вот теперь к слову пришлось ввернуть что-то эдакое.

– Вы давно с ним вместе? – зачем-то уточнил он.

Хотя, в сущности, разницы не было никакой. Хоть десять лет они спят, хоть несколько месяцев назад пару раз потрахались. Всё это уже никакого значения не имеет.

– Давно. Но уже всё… Я сказала же, что его за сказанное не прощу!

Вот так вот… Она прощать Тимофея не планировала, а от него, Эдика, ждала понимания. И принятия ситуации. Но что происходило в её голове в этот момент? На что Тося рассчитывала?

Что он поймёт, насколько старый и никому не нужный, вот и впишется за дитя, которое к нему никакого отношения не имеет? Или что?

– Вот, что я тебе скажу, Тосенька… Дурак я был, когда на тебя позарился. Дурак – как есть. Жену потерял, которая мне верна была и с которой мы жили душа в душу. И променял на бабу сельскую, которой от меня только дом нужен был. Но слава богу, всё теперь на своих местах.

Он перевёл дыхание, когда выдал эту тираду. Прежде всего потому, что Тося смотрела на него сначала испуганно, а потом – взгляд её стал опять страшным, таким, какой он уже видел сегодня.

– Палату эту я оплатил. Денег брать назад не стану. Но дальше – ты сама уж. Или Тимофея возвращай, потому что он Машке моей точно не нужен. Или как-то без мужского плеча, потому что своё я тебе подставлять не намерен. Обвела меня вокруг пальца, так мне и надо.

Журавлёв развернулся и собрался выйти, когда Тося его окликнула:

– Эдик!

Он замер, желая лишь уйти, чтобы там, за пределами этих стен, попытаться стряхнуть с себя какой-то жуткий морок. Но всё же чуть повернул голову и посмотрел на Антонину.

– Я всё для тебя сделаю… Стану самой верной, самой преданной. Самой хозяйственной! Дом себе бери, мне он не нужен. И в замужестве тоже не нуждаюсь… Хочешь, со мной живи, а по другим шастай… только сейчас помоги! Молю!

Журавлёв прикрыл глаза и рассмеялся. Нет, она и впрямь была глупа, раз не понимала, что не сможет он быть с той, которая так безбожно его предала… Не нужна ему Тося теперь ни в каком виде…

– Прощай, – только и бросил он напоследок, после чего вышел.

А ему в спину донеслись… нет, не ругательства. А такие завывания, что от них кровь стыла в жилах.

Эти звуки заставили Эдика припустить прочь, как будто за ним гнался сам дьявол. И мысли у Эда тоже были всклокоченными, словно их перетряхнули кверху тормашками.

А в мозгу билась одна фраза, которая и станет в дальнейшем главным лозунгом Журавлёва, приклеившимся к нему на ум намертво:

«Какой же я оказался дурак…»

***

Маша, которая просила о встрече, застала Эдика в кафе, где он сидел и изучал в сети вопросы, связанные с тем, чтобы выяснить, не окажется ли Митя ему всё же кровным ребёнком.

По правде говоря, Журавлёв готов был заплатить кому угодно за то, чтобы этот несчастный младенец никакого отношения к нему не имел. Но и обезопасить себя на будущее хотелось.

Тося была очень