И Антонина, которая это выяснит, начнёт опять оказывать влияние на его жизнь… Одно дело – её убеждённость в том, что Тимофей для ребёнка лучший донор, и совсем другое – бумажка, на которой чёрным по-русски будет написано, что родства между Журавлёвым и Митей нет никакого.

Договорившись с дочерью, что она подъедет в кафе через полчаса, он погрузился в свой вопрос снова, и через несколько минут записался онлайн в клинику, где и должны были сделать тест ДНК.

Когда Маша приехала, Эдик отложил телефон и посмотрел на дочь пристально. Она находилась в настолько остром нервном возбуждении, что Журавлёву это тут же не понравилось.

– Папа… во-первых, хочу сказать… что это я привезла те травки из деревни, которыми Тося и… ну, в общем, которые ты ей не намеренно и дал, – созналась Маша.

Эдик вскинул брови, а дочь поспешно пояснила:

– Она меня отправила к бабке какой-то, а я тогда за эту возможность ухватилась, чтобы с Тимофеем там увидеться. Клянусь тебе, я не знала, что там, в свёртке, который Тосе передала эта… знахарка, или кто там она такая?

Эдик качнул головой. Сейчас и впрямь никакой разницы уже не было. А он и до этого момента понял сам, что никакого отношения к этим пещерным методам сельского толка Юля иметь не могла.

И вообще сейчас образ жены, с которой он прожил столько лет, казался как будто из другого мира, не принадлежащего ему. Самому же Журавлёву оставалось лишь мыкаться после того, как остался один, да ещё и с ветвистыми рогами, а также надписью «олень» на лбу.

– Хорошо, Маш, я понял… Верно говорят же да, ну, про колодец? – усмехнулся он, однако дочь его невесёлой реакции не разделила.

Она снова приняла какой-то нервический вид, что опять напрягло Эдика. Речь должна была явно пойти о Тимофее, он это осознавал.

– Мы с Тимом многое обсудили. Он сказал, что сам не понимает, как так вышло… Вроде как и она его опаивала чем-то. А мне в любви признался. Говорит, что сразу я ему в душу запала, как только меня увидел, – стала рассказывать Маша, отчего у Эда внутри всё оборвалось.

– Чушь! Чушь это всё! Ты что такое говоришь? – ужаснулся он.

Дочь тут же закрылась, поджала губы. Посмотрела на отца волком. И пока она не начала вещать что-то ещё, он напомнил ей:

– Сама же слышала, что он говорил Тосе! Что я олух, который вот-вот отпишет тебе половину квартиры, и поэтому ему нужно быть с тобой!

Господи, неужели его Маша окажется на деле такой недалёкой? Он, конечно, понимал, что она в житейских вопросах совсем не семи пядей во лбу, но в прошлом её эта черта играла на его стороне. А сейчас… Сейчас он действительно искренне переживал за дочь, но она собиралась, похоже, пройти по горящим углям босиком, прекрасно зная, чем это в итоге закончится!

– Папа, я сама во всём разберусь! – заявила она. – Тимофей мне уже всё объяснил. Сказал, что эту роль для Тоси играл, чтобы она чего другого не удумала. И что никакие квартиры ему от меня не нужны.

Она поднялась из-за столика, за который присела на какие-то считанные минуты совсем недавно. Пожала плечами и продолжила:

– Если ошибаюсь в нём – пойму это на собственной шкуре. Но сейчас мне хочется ему верить. Он меня позвал уехать на неделю. И представь себе – на его деньги! Сказал, давай посмотрим, как нам вместе, хорошо, или нет. А там уже я и только я буду решать, поверить ли в его чувства.

Чем больше Эдик слушал это всё, тем сильнее в его душе становилось ощущение бессилия. Полнейшего непонимания, как остановить эту дуру… Бежать к Юле? Так она лишь руками разведёт и скажет, что дочь уже взрослая. И будет, в целом-то, права… Вот только куда засунуть понимание, что именно он, Эдик, и виноват в происходящем?

– Маша… Он лжёт! Я уверен, что Тимофей говорит неправду. У него сейчас выхода нет, кроме как за тебя ухватиться, пока Тося в себя не придёт. Но он никуда от неё деваться не собирается! Ты же сама своими ушами слышала, что они уже планируют нового ребёнка, который будет здоровым!

Дочь прикрыла глаза и покачала головой.

– Ерунда это всё. Не хочет Тим никакую Тосю! Меня только желает, а всех этих противоестественных отношений – нет!

Она вновь посмотрела на отца и повторила то, что он уже слышал:

– Я сама хочу пройти через это, папа… Сама!

После чего развернулась и ушла, оставив Журавлёва в полнейшей растерянности. Конечно же, последнее, что он станет делать в сложившейся ситуации – запирать дочь в попытке оградить от жизни.

Но руку на пульсе держать точно станет. Только как теперь убедить себя в том, что это в итоге сработает?

Вот и Журавлёв разумом понимал, что никак… Вожжи из рук он упустил уже давно.

Если всё же предположить, что они у него хоть когда-то имелись в наличии…

***

Когда в мою дверь раздался протяжный звонок, я грешным делом подумала, что это нагрянул Журавлёв.

После его жаркой тирады, исходя из которой я выяснила, что бумеранг прилетел точнёхонько в лоб той, чья рука его и бросила в мою сторону, мы с мужем на «слышались» и, слава богу, не виделись.

Но я уже предприняла некоторые действия, чтобы как можно скорее избавиться от этого идиота и начать новую жизнь без него.

Меня даже устраивал тот факт, что квартиру, где я сейчас жила одна, скорее всего, придётся продать. Так будет даже лучше – это избавит меня от необходимости пересекаться с Эдиком, да и с Машей тоже.

Последняя тоже не появлялась рядом, и ни единой весточки от неё не было. И тут как нельзя лучше подходила поговорка про отрезанный ломоть.

И хоть дочь и её выбор нанесли мне ощутимую рану, которая приносила моральные страдания до сих пор, я старалась хотя бы мысленно отпустить ситуацию. Повлиять ни на что я уже не могла, так что просто смирилась и жила свою жизнь.

Кому-то она могла показаться унылой, однако я была целиком и полностью ею довольна. Рядом были родители, которые меня во всём поддерживали, подруги, а ещё – переписка с Егором. Но центром моего существования сейчас была беременность.