Тося зыркнула на него так зло, что Журавлёв понял: лезть на эту территорию любимая ему не позволит. Значит, стоит пока отступить.

– Всё, я поехал… Примчусь завтра, – проговорил Эдуард и, постояв немного и так не дождавшись от Тоси ни слова, развернулся и ушёл.

На душе у него было настолько тяжело, что казалось, будто в неё бросили камень размером со вселенную.

И этот камень лишь увеличивался, увеличивался, увеличивался… И когда должен был перестать разрастаться в размерах, не мог сказать никто.

***

Для Марины Дмитриевны всё произошедшее стало таким же громом среди ясного неба, как и для Тоси с Эдиком. Вроде бы вот только занимались переездом в новый дом, а вот ей уже сообщают, что она стала бабушкой снова.

Но не было в этом событии почти ничего позитивного, потому что малыш родился раньше срока, да ещё и пострадал в родах так, что был очень слаб. И никто не мог сказать точно, когда можно будет выдохнуть с облегчением и случится ли это в принципе.

Тося чувствовала себя ужасно, если верить Эдику, и даже попросила его уехать, а это говорило о многом. Врачи жаловались, что есть она отказывалась, так что собирались даже ставить ей капельницы.

Потому Марина Дмитриевна решила взять на себя одну важную часть ухода за будущей невесткой, а именно – уговорить Тосю поесть. Для этого она даже наварила крепкого бульона, налила его в термос и повезла в послеродовое отделение.

А когда подходила к палате Тоси, до неё донёсся голос, в котором сквозили безумные нотки, полные какого-то лихорадочного возбуждения:

– Тим, сдай все анализы немедленно! Ты лучший донор для Митеньки… Ты ведь его отец и у вас одна группа… Беги скорее к врачу и выясни, что ещё нужно. Умоляю, быстрее! А Эду я найду, что соврать, чтобы он ни о чём не узнал…

Марина Дмитриевна вросла в пол. Ей даже показалось, что случилось это в буквальном смысле данной фразы. Ноги стали свинцовыми, и как бы она ни старалась – не могла пошевелиться.

Впрочем, это было к лучшему, ведь так ей представлялась возможность услышать, о чём ещё будет говорить эта вероломная…

– Тося, ты не в себе! – процедил Тимофей. – Я так рисковать своим будущим не стану!

Марина Дмитриевна вытащила из кармана телефон и стала снимать. Тосю и её так называемого брата отсюда было не видно, однако в принадлежности голосов именно этим двоим сомнений ни у кого, кто посмотрит эту запись, не возникнет.

– Подумай сама – у меня всё на мази с Машкой. Ей половину квартиры твой этот олух отпишет, тебе уже дом купил. А если всё вскроется? А? Соврать ты собралась, но тут всё будет шито белыми нитками! Вот пойдёт Эдик твой к врачу, и тот скажет, что отец этого недоносыша уже сдал все анализы и мы ждём результатов на совместимость.

– Не называй его так! Это твой сын! – чуть ли не закричала Тося.

– Да тише ты! Не нужен мне он такой… слышишь? Я уже спросил у знающих людей – он может инвалидом стать, или ещё что похуже. И что мы с ним будем делать? Ты молодая, я тоже, у нас вся жизнь впереди. И на себя такое ярмо вешать?

Тося стала рыдать. Всхлипывала, шмыгала носом, пока Тимофей продолжал и продолжал ей говорить:

– Ну ты у меня умненькая же… Помрёт этот ребёнок, нового заведём. Но здорового, доношенного, беспроблемного. Давай, выше нос… сеструня. Хватит ерундой страдать. Отказ напишешь на этого, если сам к праотцам не отправится, тебе никто слова поперёк не скажет. И Эдика своего убеди, что не нужна вам такая обуза.

Он замолчал, и Марина Дмитриевна решила, что вот-вот Тимофей решит уйти из Тосиной палаты. Потому она просто выключила запись и незаметно отошла в сторону.

Когда оказалась в боковом коридоре, чудом дойдя до него на неслушающихся ногах, и тяжело опустилась на скамейку, ей показалось, что ей на плечи положили огромную бетонную плиту.

А пакет, в котором лежал термос с бульоном, и вовсе теперь был своего рода гигантским якорем, который лежал рядом неподъёмной ношей.

Вот и как с этим быть дальше? Понятное дело, она обо всём расскажет и сыну, и внучке. Но Эдуард ведь не переживёт известий… Он и так сам не свой из-за этих родов. Чуть ли не волосы все себе повыдергал, когда узнал, что ребёнок может погибнуть.

А уж как он волновался за Тосю! Ночами не спал, есть отказывался… И вот теперь выясняется, что никакой Митя им не родной…

О том, что эта деревенская дрянь спала со своим сводным братом, она старалась не думать. Родства хоть там кровного не было, но это не меняло одного факта: росли эти двое бок о бок.

– Что же мне делать… что делать..? – бормотала она, не желая быть гонцом, который принесёт родному человеку дурные вести.

Однако выбора не имелось. Она должна была прямо сейчас отправляться к сыну, просить внучку приехать тоже. А может стоит подключить и Александра Борисовича, после чего они все сядут и Марина Дмитриевна продемонстрирует им запись.

Поднявшись со скамейки, она прихватила с собой и термос, который теперь уж точно не собиралась нести никаким Тосям, после чего, вздохнув, пошла к выходу из клиники.

Беседа предстояла настолько тяжелой – врагу не пожелаешь… Но тут уж ничего не попишешь.

Эдик выглядел так, что краше в гроб кладут. И когда Марина Дмитриевна садилась напротив сына, она уже не была уверена в том, что прямо сейчас его стоит ошарашивать новостями.

С другой стороны – не затягивать же с тем, о чём ему очень нужно знать? Да и Маше надо быть в курсе того, что Тимофей позарился на то, что ей обещано отцом.

Александр Борисович тоже приехал и терпеливо ждал, о чём она им поведает. А Мария, которая собиралась ехать на встречу с Тимофеем, выглядела недовольной и нетерпеливо постукивала ногой по полу, всем своим видом показывая, что она предпочтёт быть, где угодно, но только не на этом семейном собрании.

– В общем, не буду ходить вокруг да около, – кашлянув, сказала Марина Дмитриевна. – Сегодня я поехала навестить Тосю… Наварила ей бульона… Ну и когда подходила к палате, услышала, как она говорит с братом.

Все молчали, ожидая продолжения. А Марина не понимала, как именно сказать о главном. Потому что даже в её воображении те фразы, которые тогда произнесла Тося, были совершенно жуткими.

– Она просила…