– Идём, я покажу тебе твою комнату. Пока ты не разведёшься с Тимофеем, лучше быть под моим присмотром.

Мы направились на второй этаж, и я пока мало представляла себе, что будет происходить дальше. Эмма родит, но когда выпишется, Асатиани выселит её с ребёнком прочь? А если это будет его сын? Как он поступит тогда? Не растает ли его сердце, когда он взглянет на малыша?

Впрочем, думать об этом было бессмысленно. Да и все вопросы я предпочту решить завтра, потому что сегодня уже ощущала, как меня охватывает чувство, которое можно назвать «отходняк».

А под утро Эмма родила, о чём мне сообщил Давид за завтраком, к которому я спустилась, проведя полубессонную ночь в чужом доме.

Начиналась новая страница той истории, зачин которой был написан без моего участия. Но продолжение которой я планировала держать под полным своим контролем, пока не зная, что это попросту невозможно.

***

Она всего лишь хотела себе счастья. Неужели Эмма его не заслужила?

Счастье было для неё тесно сплетено с деньгами, но разве так не бывает у всех? Эквивалент счастливым эмоциям – это деньги. Если можно облечь в хрустящие купюры понимание, что ты добился желаемого, то самым очевидным был простой факт. Нужно обладать банкнотами. Хрустящими купюрами. И чем больше их будет, тем счастливее ты станешь.

Сейчас же, когда осталась одна с чувством ужасного опустошения, Эмма уже не была так уверена в том, что её мысли и поступки были верными.

Опустошение было не просто моральным. Оно находило полнейшее отражение в том, что ребёнок родился, но его с ней не было. Переносить такое физически – самое трудное, с чем она сталкивалась.

Вот твой живот, в котором живёт малыш. Толкается, откликается на голос. Даже носит какое-то имя, которое ему заготовлено.

И вот нет ничего.

Ни беременности, ни сына, которого забрали в реанимацию.

Эмма уже прошла несколько стадий. От желания сбежать до принятия. Причём произошло это за считанные мгновения. Она то представляла себе, как собирает вещи и уезжает, несмотря на то, что ей был предписан постельный режим. То садилась, уставившись в стену, и думала о том, что всё случилось так, как было предопределено.

Соловков приехал к ней снова ближе к вечеру. Прошлую ночь Эмма помнила плохо. Роды и последующие травмирующие события слишком выпотрошили её. И последнее, что она хотела бы делать – общаться с Тимофеем. Но сейчас, исходя из того, что она услышала от мужа, нужно было решать, как поступить дальше. Не стоит ли засунуть свои потребности куда поглубже и остаться с Соловковым, чтобы не потерять ту самую синицу в руках?

– Нам нужно поговорить обстоятельно и чётко!

С такими словами к ней зашёл, словно генерал на плацу, Тимофей. Он не спрашивал, как она себя чувствует. Не уточнял, желает ли она таких бесед, или нет. Он просто делал так, как нужно ему.

А чего она, собственно, хотела? Ведь изначально их уродливая история и была такой. Тимми придумал себе какую-то определённую модель взаимоотношений, а сама Эмма играла по его правилам.

Потому что привыкла подстраиваться. Привыкла настолько, что ей думалось, будто она сама этого желает.

– Давай поговорим, – просто пожала она плечами, устраиваясь на постели удобнее. – Только без криков и выяснения отношений, идёт? Я очень устала из-за родов.

Удивительно, но произнесённые спокойным ровным голосом слова возымели на Соловкова странное действие. Он посмотрел на неё, и в его глазах полыхнуло осознание.

Может, всё не так ужасно, и её всё же ждёт хоть какое-то понимание?

– Этот ребёнок от меня? – задал вопрос в ответ Тимофей.

Захотелось очень глубоко вздохнуть и закатить глаза. Там, за стенами, лежал её маленький сын. И, честно говоря, она и сама не знала, от кого он зачат. Да и имело ли сейчас это значение? Эмма начала считать, что нет. Не имело.

– Я не знаю, – пожала она плечами. – Но мы можем это выяснить, если хочешь.

Тим так и вылупился на неё. Эмма поняла, что его так задело. Фраза «если хочешь». Конечно, он хотел. А она лишь желала услышать: я буду с тобой и неважно, от кого ты родила.

– А ты сама? Ты – хочешь?

Он подошёл и присел рядом. Протянул ладонь и коснулся её руки, лежащей поверх покрывала.

Эмма закусила нижнюю губу и призналась:

– Хочу… Если вдруг окажется, что он – сын Асатиани, мы сможем…

Она не договорила, когда поняла, насколько острая реакция возникла в ответ на эти слова у Тима. Он не желал даже думать о том, что можно использовать малыша для того, чтобы обогатиться.

А она сама? Неужели тот самый журавль в небе был настолько важнее её простого человеческого счастья? На которое она, как надеялась сама Эмма, всё же имела право…

– Мы выясним, от кого наш сын. Но лишь для того, чтобы впоследствии, если вдруг что-то случится, можно будет ему помочь…

Он сказал «наш сын», и она не смогла сдерживаться. Разрыдалась так отчаянно, что стала содрогаться всем телом.

– А если… если… он от него… ты всё равно будешь его любить? – спросила, когда смогла совладать с собой.

И когда почувствовала, как Тим напрягся, решила, что получит отрицательный ответ.

– Буду, – сказал он после паузы. – И всё же давай обсудим, как всё произошло. Как случилось так, что эта сучка окрутила твоего мужа?

Соловков переключился на события, которые произошли слишком внезапно для обоих.

Их с Тимом облапошили. Едва не оставили с носом.

Воспоминание о том, как Давид говорил об этом, стало для Эммы новым триггером. Она зафиксировалась именно на озвученной проблематике, и даже сын отошёл на десятый план.

– Я не знаю, как именно, Тимми, но нам нужно что-то с этим делать, – проговорила она и увидела, что Соловков за мгновение понял, что он готов ненавидеть хоть жену, хоть самого Господа Бога.

***

Приглашение от Амира поужинать со мной я, разумеется, решительно отвергла. Оно было красивым, со всякими виньетками и прочей мишурой. Пришло ко мне на почту, но возымело прямо противоположный эффект тому, который наверняка задумывал сын Давида.

Настолько острое отторжение, что я даже не представляла, как с ним бороться. Очень хотелось не впускать его в себя. Не позволять отравить моих малышей, которых я носила. Потому что казалось – как только позволю себе хоть каплю втянуться в это морально, как мои детки пострадают.

Поэтому пришлось призвать все свои силы на защиту от Амира.

Тем более, что сделать это