Казалось, жизнь просто закрыла дверь, за которой было больно, унизительно и тоскливо. И осталось только это светлое пространство, полное дружелюбия и поддержки.

* * *

Воскресное утро я встретила, скрючившись от дикой болезненной рези в низу живота, от которой темнело в глазах и даже дышать было больно. Что со мной⁈ Какого Диккенса? А еще появилось ощущение, будто в меня снизу натолкали ваты, как в плюшевого мишку, она чудовищно разбухла и давила, грозя разорвать мышцы и выпасть ужасным кровавым комом.

Меня увезла «скорая». Дежурный врач после осмотра вынесла вердикт: острый цистит. «Здравствуй, жопа, новый год! Приходи на елку!» А еще позвонила кому-то из приемного покоя и заговорила, понизив голос и закрываясь ладонью:

— … Там синяки… да. Как при… да, именно так… Ждем.

Меня нарядили в мешковатую, ситцевую больничную рубашку и залатанный фланелевый халат, весь в огромных аляповатых цветах, проводили в палату и сразу поставили уколы с обезболивающим и с антибиотиком.

Синяки? А я-то думала, что у меня только цистит. Значит, не удалось мне уберечь от сурового деда Мороза свои «низовые тылы», прихватил-таки. Что ж, буду считать это платой за освобождение из паутины порочных страстей. То ли Платон, то ли Плутарх еще писал, что бесплатной свободы не бывает, чем-то обязательно придется пожертвовать. В моем случае платой оказалось здоровье. Ну ничего, я буду хорошо-хорошо лечиться, буду есть все таблетки, пить все микстуры, которые мне назначит добрый доктор Айболит, и выйду из больничного чистилища как новенькая, здоровенькая, а главное — свободная.

А синяки? Это всего лишь «привет» от страстного «ромео», который так хотел засеять поле моей женственности своим отравленным семенем. Распахал со всем рвением, упыхтелся, гад, только все равно ничего не добился. Интересно, а он тоже себе все смозолил или как?

Спустя час медсестра позвала меня в смотровой. Я смогла более-менее выпрямиться и мелкими шажками, держась за стенку, дотопала до кабинета. Столы врача и медсестры были отгорожены большой ширмой от второй половины кабинета, где стояло гинекологическое кресло, стеклянный шкаф с инструментами и препаратами, и кушетка, обтянутая коричневым дерматином. За столом уже сидела Ее Величество главная гинекологиня всея Камня Верхнего, сама Аделаида Федоровна Люсинская, мать красавца-мерзавца Лехи Блинова. Как всегда, красивая, с хорошим макияжем, в туфлях на высоком каблуке, в безупречно отглаженном белоснежном халате.

Медсестра помогла мне взгромоздиться на кресло, а сама ушла за ширму и села за стол, чтобы вести записи. Люсинская подошла, натягивая перчатки, и внимательно посмотрела мне в лицо.

— Здравствуйте, Кармен, — мягко и спокойно сказала она.

— Здравствуйте, Аделаида Федоровна, — в тон ей откликнулась я.

— Сейчас я осмотрю вас, будет немножко неприятно. Потерпите, пожалуйста, — предупредила она своим волшебным, баюкающим голосом.

Я зажмурилась. Я очень боялась, что будет больно. Но, видимо, мне вкололи хорошее обезболивающее, потому что я почти не почувствовала ничего такого. Ощущала прикосновения, щипало немного, но той боли, что свернула меня утром в бараний рог, не было. Люсинская быстро делала все, что нужно, я слышала бряканье инструментов в эмалированном лотке. Она накрыла меня салфеткой и попросила не двигаться, а сама подошла к медсестре и что-то написала на бумажке.

— Пожалуйста, сходи прямо сейчас, — сказала она. — Если нет готовых, пусть срочно сделают.

Медсестра взяла листок с назначением и вышла из кабинета. Аделаида вернулась ко мне.

— Сейчас надо перейти на кушетку. Только без резких движений. Давайте руку. — Она протянула мне свою.

Я осторожно сползла с гинекологического «станка», придерживая салфетку между ног, и послушно легла на кушетку. Люсинская аккуратно помяла мой живот.

— Антибиотики вам уже назначили. А я пропишу вам заживляющие свечи и физиолечение, — продолжила она все также спокойно. — А синяки скоро сами пройдут. Будете заявлять?

— Заявлять? — переспросила я. Я не сразу сообразила, о чем она. — Нет, Аделаида Федоровна, нет повода.

— Поссорились?

— Мы расстались. Надеюсь, бесповоротно.

Аделаида смотрела на меня спокойно, но в ее взгляде ясно читалось: «Уничтожу». Я не смутилась, ответила таким же выразительным взглядом: «Без боя не сдамся».

— Кармен, если вы хотите в будущем иметь детей, то, пожалуйста, не пропускайте физиопроцедуры, — сказала она все тем же спокойным, доброжелательным тоном. — У нас очень хорошее оборудование, лечение эффективное. А заживляющие свечи я выписала с особым препаратом, импортным. Очень хорошо восстанавливает слизистые, снимает воспаление и боль. Надеюсь, вы будете умницей.

«Приятно иметь дело с профессионалом, — думала я, наблюдая, как меняется ее взгляд. — Даже сейчас, когда готова придушить меня на этой кушетке голыми руками, она остается врачом, гинекологом, который по-настоящему переживает за женское здоровье. С ума сойти!»

— Спасибо, Аделаида Федоровна, — с чувством проговорила я, — я буду послушной пациенткой, сделаю все, что вы скажете. — Чуть помедлив, добавила, — Мне жаль, что все так сложилось.

Аделаида тихо вздохнула, то ли с облегчением, то ли с грустью, я не смогла понять. Только взгляд ее смягчился. Она коснулась моей руки и сказала:

— Поправляйтесь, Кармен.

Она ушла за ширму, села за стол и начала что-то писать в истории болезни.

Если бы я решила мстить Алексею и накатала заяву о насилии в милицию, ни секунды не сомневаюсь, что его мать перевернула бы все с ног на голову, я оказалась бы коварной беспринципной совратительницей, виновной в зверском истязании нежного трепетного юноши, единственного кормильца семьи и светлой надежды всех страждущих. Аделаида загнала бы меня гнить остаток жизни в каких-нибудь урановых рудниках, в вечную мерзлоту где-нибудь под Норильском. Нормальная такая волчица, за единственного и горячо любимого щенка сожрет и не подавится.

Только я считаю наше расставание сугубо моим личным делом и обсуждать это, а тем более жаловаться никому не собираюсь. Тема закрыта. Второй раз в этот огонь я не войду.

Кармен завязала.

Глава 14

Сплетни и поклонники

Первые двое суток в больнице я проспала, как сурок. Даже громоподобный храп одной из соседок по палате меня не беспокоил. Я просыпалась только когда мне в пятую точку прилетал очередной болезненный укол, антибиотики мне кололи четыре раза в сутки, по часам. На третий день я почувствовала себя значительно лучше,