повинуясь не своему сердцу, а согласно прочитанным книгам.
– Например, – сказал он, – я знал одного из них, начавшего мастерски и окончившего ученически, потому что имел несчастье заглянуть в книгу, вместо того чтобы по-прежнему читать великую книгу природы.
Говорили преимущественно о женщинах: и в этом отношении, как во всех прочих, маркиз доказал, что никто не может его превзойти.
Было три актрисы, готовых защищаться зубами и когтями. Болтовня достигла сверхъестественных размеров. Все удивлялись тому, что имели столько ума и, казалось, находились в неведомой доселе атмосфере, наполненной электрическими искрами.
Вдруг Коломбье вскричала:
– Что-то горит! Разве не ощущаете вы запаха?
– Кто знает! – ухмыльнулся маркиз. – Быть может, под нами открыта дверь в ад.
После ужина, когда стали разъезжаться, он предложил мне место в своем купе.
Как только мы расселись по углам, он закурил сигару, которая загорелась сама собой.
– Я позабыл предложить вам, – сказал он. Достал сигару с искоркой на кончике и совсем зажженную подал мне.
Я не хотел, чтобы он продолжал рисоваться передо мной.
– Мой друг, – обратился я к нему, – благодарю за первый шаг к сближению. Мы старые знакомые, но я видел вас только издали.
– Серьезно? Вы меня знаете?
– Знаю хорошо. Ведь вы Сатана.
Маркиз засмеялся.
– Тсс! Я путешествую инкогнито.
– Зачем приехали в Париж?
– Развлечься, подобно всем развенчанным королям.
– Так вы развенчанный король?
– А вы этого не знаете? Нашли, что мне нечего делать; что я даже слишком много работал. Теперь, когда дан толчок, зло развивается само собой. Захотели сберечь мое жалованье. Меня лишили всего, даже прогнали. К счастью, я переслал несколько миллионов в чужие края. Я пользуюсь неограниченным кредитом у Ротшильда. У Вечного Жида было пять су в кармане, у меня же – двадцать пять луидоров. Я нашел, что ваши добродетели и ваша совесть мне по плечу.
– Тише! – возразил я. – Во Франции еще есть французы и француженки.
– О, немного!
Я стал защищать своих соотечественников и соотечественниц.
Дьявол разразился совершенно адским хохотом.
– Вам, – продолжил я, – известны только совесть честолюбивых и добродетели полусвета.
– Вы говорите о совести и добродетели?
Он язвительно-насмешливо улыбнулся.
– Мой друг, я не имею ни величия, ни достоинства, ни энтузиазма – никакого подобного качества, – но обладаю рысьими глазами и волчьими ушами. Я умею видеть и слышать. Жизнь – бал, где все надевают маску и домино, чтобы скрыть свои совесть и сердце. Не хотите ли заняться их сниманием?
– О, это будет новое схождение в ад, – покачал головой я. Мы подъехали к моей двери. – Серьезно, как ваше имя?
– Вы сами сказали: дьявол. Вот моя карточка:
Маркиз Сатана, герцог д’Антас.
24, Авеню де Инператрис.
Я прочитал эту карточку при свете каретного фонаря.
– Даже в Испании нельзя называться Сатаной, – сказал я маркизу, – притом вы знаете: я не верю в черта.
– Не прикидывайтесь неверующим. Неужели вы думаете, что я первый черт, попавший в Париж? Благодаря Богу это наше второе отечество. Всякий из нас является сюда поживиться насчет женщин. Нельзя быть хорошо воспитанным, не пожив в Париже. Но мы остерегаемся говорить, кто мы. Черти далеко не так скверны, как их представляют. Мы всегда строго следовали моде и даже предупреждали ее. Мы задавали тон, а хорошим тоном не зовется ли теперь дурной? Однако я заговорил вышедшим из моды языком, следовало бы сказать «шик». Знайте, мой друг, всегда среди самого лучшего общества в Париже у вас был какой-нибудь черт и служил вам примером.
– Ерунда какая, – снова возразил я маркизу. – Мы сами могли бы поучить черта.
– Потому что постоянно учитесь у него, – отвечал он. – До завтра! Не забудьте, мы ужинаем вместе.
– В котором часу вы ужинаете?
– В полночь.
– А где ужинаем? В аду?
– Успокойтесь: в парижском аду.
– Прощайте.
Глава 7. Письмо, пригодное для того только, чтоб его бросили в печь
На другой день я получил следующее письмо, достойное быть прочитанным:
Будем друзьями, но не спрашивайте меня, кто я: человек или не человек – все равно.
За свои грехи я осужден быть любопытным.
Вот почему меня изгнали из традиционного ада в парижский.
Я не апеллировал против приговора.
Творец, не желающий смерти грешника, потому что смерть есть покой или отдых, дал мне отличное место в адской комедии несравненного города.
Для меня нет масок. Нет и игры веером.
Я читаю во всех сердцах и забавляюсь глупостью влюбленных, которые не умеют читать. Хотелось бы иногда подсказать им роль, но я осужден молчать.
В качестве зрителя, знающего игру страстей, я в самом начале уже вижу конец. Я сужу о драме или о комедии, но не аплодирую и не свищу.
Сегодня у меня нет дела, и я готов рассказывать вам романы.
Нет, не романы, а истинные события.
Я вижу, как перед моими глазами развивается то веселый, то трагический сюжет: смех на мотив отчаяния.
Чем больше изучаю я парижскую жизнь, тем больше убеждаюсь в том, что человек должен пройти сперва через сферу зла, чтобы достигнуть области добра.
Не есть ли Магдалина символ этой теории, дьявольской – высказанной Мефистофелем?
Итак, если угодно, я начну рассказывать вам странные и драматические события «Тысячи и одной парижской ночи».
Мой кузен, Хромой Бес, вскрывал крыши домов, чтобы узнать тайны. Я все упростил. Я сделался парижанином, безупречным, если не бесстрашным. Я бываю на всех празднествах – как у принцессы, так и у актрисы. Я вожусь со спортсменами, охотниками, театралами, клубными игроками и с жертвами мадемуазели Цветок Зла.
Я представляюсь всюду, здесь и там, и еще дальше. У меня в кармане двадцать пять луидоров. Мне говорят: этого мало. Я отвечаю: довольно с избытком.
Чего нельзя купить даже за пять луидоров?
Но оставим это в стороне. Если позволите, мы будем беседовать после каждой истории. Мораль стану объяснять я – как добрый малый.
Маркиз Сатана
Р. S. Не забудьте, что завтра я жду вас ужинать.
Читая это письмо, я обвинял дьявола в педантизме, но напрасно хотел прекратить это дурное знакомство: тайная сила влекла меня невольно.
– Ну, alea jacta est![1] – сказал я, подбрасывая шляпу. – Перейду адский Рубикон и отправлюсь ужинать с чертом.
Глава 8. Схождение в ад
В полночь я стучался в дверь маркиза Сатаны – в дверь красивого отеля рядом с принцессой.
Стоявший постоянно на