Забрала, из Кишиневского морга и похоронила, на Пахарском кладбище, возле тёщи и тестя. Он ведь был её мужем. Всё прошло как во сне, с обиваньем порогов по транспорту, и потом, вместе с Беллой на переднем сидении, рядом с шофером, с блужданиями в грузовике по городу, который всё длился, как прорва, а потом разговор с грымзой, никчемной и страшненькой на лицо — выкрашенное и в морщинах, будто неживое. Ведь не зря про себя звала её арнауткой. Такая и она и была, чучело чучелом, королева садов-виноградов.

Как ни странно, но эти дни, тогда воспаленно-кошмарные, потом вспоминались с горячим откликом в сердце. Потому что рядом всё время была её Белла, чуткая и сосредоточенная. А мама ведь думала, что дубовская порода окончательно в ней победила, а тут ухватилась за это состояние дочки, как за соломинку, как утопавшая в днестровском круговороте — за плывущий у дна тополиный топляк.

Но дочкиной чуткости хватило ненадолго. Помогала она и по дому, и вместе стригли лозу на кустах. Но вдруг, посреди работы и чиканья, могла остановится и заявить: «Правильно папа всё делал… хоть поехал… хоть жизнь посмотрел… а ты тут всё возишься, ковыряешься с этим чёртовым виноградом…» Евдокия пробовала возражать, незлобливо, мягко, что кусты эти папа как раз посадил. Кто-то должен за ними ухаживать. Но Бела нутром не воспринимала поперёк даже самой незлобливой мягкости. Секатор в землю. «Ладно, ты тут… Я — в клубешник!»

Сельский клуб левобережных Пахар собирал молодёжь в бывшей церкви, но лучшие танцы считались в Пахарах правобережных. Там церковь была больше, и организуемым в ней теперь танцам было где развернуться.

Шиком левобережной пахарской молодежи считалось начать у себя, а закончить уже на том берегу, на лодках приспев к пику танцев. Правда, мало парней отваживались на эту затею, потому что правобережные люто дрались. Немало досталось на грецкие орехи несчастным воздыхателям черноокой Беллы, которая, словно испытывая особое наслаждение, заставляла очередного своего ухажёра грести навстречу собственному избиению.

Поначалу вот так, через Днестр, потом навострилась до Дубова, без всякого предупреждения. «Да к тёткам же!.. Что тут до Дубова!..» — у Беллы вошло в поговорку. Оттуда и принесла в подоле расклешенной, по моде короткой юбчонки. Евдокия увещевала её хоть теперь, ради деточки, успокоиться, побыть дома. «Покой нам только снится!..» — заготовленным наущением парировала дочка, добавляя, что ей уже восемнадцать, что она гражданка и имеет право выбора и может голосовать, и поэтому она выбрала, что если родится мальчик, то назовёт его Васей, в честь папы, а если девочка, то будет, конечно, Лидия, потому что любимое папино имя. Родилась девочка.

Баба Дока почему-то твёрдо себя убедила, что виной всему — имя. Не уступи она тогда Васе, назови дочку Ляной, как хотел дед Порфирий, и всё бы пошло по-другому. Как мать не упрашивала, а в свидетельстве упрямая дочь записала по-своему — Лидия Белочинская: кто был отец ребёнка, она знала. Приезжала с ним всего пару раз: молчаливый, в наколках-перстнях каждый палец, и с груди, сквозь расстёгнутый ворот чистой рубашки, лезла наружу синеватая графика. При расписном своём суженом Изабелла менялась, глядела радостно и вела себя присмиревши.

Но счастье их длилось недолго. Папаша исчез, по словам Изабеллы, получив такой срок за разбой, что ждать нету смысла. Осталось дитя. И ведь Белла привезла внучку из дубоссарского роддома к матери, и растила её Евдокия, но названа была именем, которое нравилось вовсе не ей, а её непутёвому мужу. Словно прислал с того света покойный чёрную чётку: «Смеялась над воротником? Получи мой приветик!»

Что оставалось Евдокии? Молиться. Перед карточкой венценосной пары, что стояла по центру, возле «Троицы Живоначальной» и грустной Богоматери Владимирской, нежно обвитой ручкой младенчика, и возле Боженьки, давимого винтовым прессом и давящего грозды в точиле. Евдокия никак не могла рассудить, почему её мама держала любимую её девочку-Богородицу с Сыном-младенцем под спудом, в сундуке, среди белья, приготовленного к погребению. Там и нашла иконку, когда хоронили Ефросинью, и оттуда вернула на ей подобающее место в красном углу.

Чистка закончилась. Пасока, сбросив узы под мраком, вынырнула из корней, побежала по лозам, набрякая на культях, срезанных вкось, сочась, и садня, изо дня в день проливаясь капельным орошением в прорвой разинутый чернозём.

Так, сквозь пальцы, в обломке, заводке, чеканке, пасынковании, сочилось безразмерное летнее время. Мы пили, стакан за стаканом, прошлогодний бакон — зажиревший, окислившийся, отдающий сероводородом черноморского мордора и мышиным помётом. А пьющим всё было ни по чём. Чистка закончилась, и следует — празднование!

Лето шло, на лозе темнел набухающий урожай, приближая, по выражению бабки, праздник гроздов. Каким бы оттенком не играло в стакане вино, в селе его называли только белым и чёрным.

Баба Дока ждала свою чётку, чёрную метку: потому что пора, потому что устала, потому что — и тут шли все прочие бабкины доводы, равно веские и неубедительные. Это мне, с ударившим в бошку баконом, эти речи казались напрасными, не обязывающими ни к чему.

Но метку прислали. Чёрную чётку. Когда, в повеявшем прохладой сентябре, она объявилась на дворе, просто толкнув незапертую калитку, баба Дока выронила стакан с недопитым Баконом. Стеклянные грани разбились, оставив на земле чернильный след, а я в тот же миг протрезвел.

Для бабки всё обошлось всего лишь испугом, ибо визитёр пришёл не по её душу. То, что бабка приняла за явление ангела смерти, было всего лишь Норой — черным, как смоль, ньюфаундлендом.

Глава 7

Милуешты

Кто может записать на воде беседу?

Святитель Кирилл.

Казалось, места уже нет, но оно всякий раз находилось. Маршрутка всё притормаживала: вобрать голосующих с окутанной маревом, плавленой шкуры шоссе. В Буторе и Ташлыке, в виду отдалённых от трассы Виноградного, Красногорки, Бычка, в духоте, при заклинившем люке, — втискивались и втискивались, словно в тяск, уплотняя нас с Норой в потняк нистрянской плоти от плоти.

«Радио-Гоогль» по-плотницки обстругивало мозги, извилистой стружкой полня безвоздушную баню салона. Участившиеся провокации, в Бендерах на КПП «Варница» и в микрорайоне Северный, в Коржево и Погребах, в Загорском и Копанке. Эскалация напряженности в зоне конфликта, а зона равна речной акватории, а Днестр разлился, а значит, вышел