Да, я тогда добился разрешения — с трудом, но добился — похоронить матушку здесь, рядом с её роднёй, хоть титулами и положениями её жизнь закончилась далеко от них. Я остановился у могилы и немного выждал — просто стоял, глядя на выгравированное имя. Удивительное молчание легло между нами, ведь я впервые не знал, с чего начать.

Я стоял у могилы долго. Слишком долго, по меркам обычных людей, но едва ли достаточно по меркам сына, не появлявшегося здесь около пяти лет.

Камень был холодным. Отполированный, гладкий, словно бы живой. Я провёл ладонью по выбитым буквам: "Леди Элианна Виери. Светлая. Сильная. Любимая." Три слова, за которыми стояло целое море боли и памяти.

На узком выступе у подножия я осторожно поставил небольшой глиняный горшочек, перевязанный верёвкой. Внутри были орехи в мёду — мамино любимое лакомство. Орлин настоял, чтобы я взял их с собой: «Она ведь всё равно с нами, Кристиан. Ей будет приятно».

Я ничего не ответил тогда, просто взял. А теперь — поставил. И на сердце стало чуть тише.

— Привет, мам, — выдохнул я наконец.

Никто мне не ответил конечно же.

— Знаю, давно не приходил, но не потому что забыл… Просто боялся. Мне было стыдно, и я закрылся в своём маленьком мирке, словно медведь в берлоге. Будто если не вылезать — всё само пройдёт. Но не прошло.

Я опустился на колени рядом с камнем. Ветер чуть качнул ветви дерева над головой, и на мгновение показалось, будто кто-то коснулся плеча.

— Всё это время я притворялся, что справляюсь. Что держу дом, землю, фамилию. Что всё под контролем. Но внутри поселилась пустота. Тишина, в которой живёт только долг и тень.

Я замолчал, просто глядя на надпись. Потом продолжил уже тише:

— А теперь появилась она. Странная. Упрямая. С этим своим «можно просто Саша». Всё делает по-своему, говорит так, как будто не боится ничего… А в глазах — целый мир. Я сначала считал её обманщицей. Потом — кем-то из чужого круга. А теперь… я не знаю. Но мне с ней спокойно.

Я усмехнулся, склонив голову:

— Смешно, да? Мне спокойно в этом чёртовом полуразваленном доме. Мы даже хозяйство завели… У нас теперь гуси, цыплята. А ещё — дракон. Не знаю, как так вышло, и вообще не понимаю, как с ним быть. Но он рядом. Как и она.

Пальцы тряслись. Я сжал их, чтобы унять дрожь.

— Я снова чувствую, как дышит мир, как пахнет трава после дождя, как звучит тишина, когда кто-то просто рядом. Не ради выгоды, не по обязанности, а… просто рядом.

Я поднял глаза к небу. Оно было чистым и открытым, как в детстве.

— И вот я стою здесь и думаю: а имею ли я право на всё это? На чувства. На жизнь. На то, чтобы быть не только Виери со всеми нашими долгами, проклятой магией и чужими ожиданиями… а просто человеком, который тоже хочет, чтобы рядом был кто-то живой. Чтобы поддержал и чтобы... остался.

Я выдохнул. Тишина больше не давила — просто была рядом. Как память. Как мама. Я выпрямился, смахнул пыль с камня и сделал шаг назад, потом другой. Я уже почти ушёл, но вдруг остановился и обернулся.

— У нас теперь дракон, мам. Маленький еще и, возможно, слишком умный. Думаю, тебе бы он понравился. — слабо улыбнулся. — Береги нас… пожалуйста.

Я вышел с кладбища не спеша. Солнце к тому моменту уже поднялось выше, и улицы Вилантии ожили — с ярмарочными голосами, запахом свежеиспечённого хлеба, звоном лавочных колокольчиков.

Я свернул в сторону старого рынка, чтобы срезать путь, и оказался среди торговых рядов, где вперемешку продавали ткани, травы, амулеты, рыбу, пуговицы и какую-то кипящую в огромных котлах стряпню, от запаха которой у любого просыпался голод, даже если он уже завтракал.

Я шёл, особо не глядя по сторонам, пока взгляд не зацепился за вывеску. Яркую, свежевыкрашенную, с выведенными золотом буквами: "Твой любимый шоколад".

Я замер. Раньше я на такие лавки не обращал внимания. Шоколад — десерт, странный, терпкий, с привкусом чего-то… не мужского. По крайней мере, так всегда говорили в армии и в Совете: "Это для дам". Сам я его ни разу не пробовал, но слышал.

Слышал, как женщины теряли голову от всего, что связано с этим новшеством: шоколадные лепестки, сливочные конфеты, какао с пряностями. Слышал, как однажды из-за партии шоколада устроили дуэль между двумя магами. И слышал, как одна знакомая баронесса когда-то сказала: "Шоколад — это любовь, которую можно съесть."

И вот теперь, стоя посреди людной улицы среди прилавков с колбасами и сапогами, я вдруг подумал — а вдруг…

А вдруг ей понравится?

Просто — подарок. Не по долгу, не ради выгоды, не как компенсация илик благодарность за спасённую честь. А просто — потому что хочется. Незаметно для себя я вдруг подошёл ближе. Потянул скрипнувшую дверь, и та нехотя поддалась, впуская меня внутрь. Колокольчик над входом звякнул, и я оказался в настоящем царстве горьковато-сладкого аромата.

Воздух здесь был насыщен до предела: тонкие, будто нарисованные в воздухе, ноты какао, тёплого молока, чуть уловимой корицы и чего-то ещё — может быть, ванили, а, может, перца. Запах был настолько густым, что казалось, его можно зачерпнуть ложкой.

На полках вдоль стен аккуратно выстроились коробочки, баночки, развесистые букеты из завёрнутых в золотистую бумагу лепестков. Я понятия не имел, что из этого вообще едят, а что — дарят. Или, возможно, закапывают в землю и при луне читают над ним стихи — с этим шоколадом, по рассказам, женщины готовы были на всё.

— Добрый день, — раздалось от прилавка, и я поднял взгляд.

Молодая девушка с веснушками и явно хорошим настроением стояла за стойкой, широко мне улыбаясь. Взгляд у неё был такой, будто она уже знала, зачем я пришёл. И, возможно, даже — кому именно я собирался это подарить.

— Впервые у нас? — уточнила она, не теряя улыбки.

Глава 29. Эта жизнь — наша первая

Александра

За готовку обеда мы принялись слаженной командой. Я привычно занялась овощами: нож в руке скользил уверенно, как будто я всю жизнь только этим и занималась — морковь, лук, корень сельдерея, всё летело на доску в аккуратных полосках.

Мы с Орлином не разговаривали — он что-то напевал себе под нос, а я думала о том, как быстро всё стало… нормальным. Странно нормальным.