Кристиан усмехнулся — коротко, как будто между делом, — и мы с головой ушли в работу.

Сначала всё шло по плану: доска за доской, колья, верёвка, скрепляющие рейки, перекладины. Мужчина быстро понял, как держать стойки и выравнивать по уровню, и с каждым ударом молотка действовал всё увереннее, будто вспоминал забытые движения, которые когда-то знал. Мы обменивались короткими репликами, взглядами, скупыми жестами — не столько ради дела, сколько ради присутствия, как люди, только начинающие говорить на общем языке, но с каждым шагом осваивающие это умение всё увереннее.

В какой-то момент я нагнулась за упавшей дощечкой и, когда выпрямилась, оказалась с герцогом лицом к лицу. Буквально. Он держал доску, я — противоположный край, и, неожиданно для нас обоих, пространство между нами сократилось до минимума, словно воздух сгустился, не позволяя отступить.

Моё сердце сжалось — резко, глухо, как будто внутри что-то дрогнуло. Он не отступил. Я — тоже. Мы смотрели друг на друга, и в этом взгляде не было ничего лишнего: ни вопроса, ни ожидания, только неподдельное внимание и внутренняя тишина, в которой всё сказанное стало бы лишним.

Я ощущала его дыхание — не сильное, но близкое, чувствовала тепло, исходящее от его плеча, и запах — не аромат благовоний или дорогого одеколона, а запах чистой кожи, солнца, дерева и чего-то такого, что невозможно объяснить, но хочется запомнить.

— Всё хорошо? — спросил мой помощник чуть тише обычного.

— Да… — выдохнула, едва заметно кивнув. — Просто… близко.

Он отступил на шаг почти незаметно и с уважением. Но при этом не отвёл взгляда, словно хотел сказать: я понял, и я здесь.

— Простите, — сказал спокойно. — Я не хочу, чтобы вам было неуютно.

— Дело не в этом, просто я немного волнуюсь, — ответила почти сразу. И сама удивилась, насколько это было правдой.

Мужчина кивнул мне в ответ — коротко, будто утвердив для себя что-то важное, — и мы продолжили работу, словно этот момент и не происходил. Но он остался между нами — не как неловкость, а как касание, которое не случилось, но уже значило слишком многое.

Мы работали до самого заката, и когда последний гвоздь встал на своё место, и перекладина встала ровно, я вытерла лоб тыльной стороной ладони, ощущая, как приятно ноет тело от усталости. Забор вышел не идеальным, но гордым и честным — и я смотрела на него с чувством странного удовлетворения, которого не испытывала давно. Драконёнок, устроившийся у края двора, лениво наблюдал за происходящим и, кажется, одобрил наш труд — он даже не фыркнул, просто опустил голову на лапы и щурился на последние лучи заходящего солнца.

Ужин прошёл тише, чем обед — не только потому что мы устали, а и потому что говорить особо не хотелось. Слова, кажется, уже были сказаны там, между досками и кольями, во взглядах и движениях. Мы ели медленно, наслаждаясь теплом очага и тишиной, которую не хотелось нарушать.

Когда Орлин ушёл к себе, сославшись на гвозди, требующие внимания, мы остались вдвоём.

Я закончила с посудой, повернулась и застала Кристиана у окна. Он стоял, словно вслушиваясь в тишину, не вглядываясь — а просто пребывая в этой вечерней мягкости, как будто она давала ему то, чего не могли дать ни титулы, ни столица, ни проклятые дворцовые стены.

— Спасибо, — сказал он тихо, не оборачиваясь.

— За что?

— За то, что вы есть. За сегодняшний день. За то, что позволили мне быть собой.

Я подошла ближе, прислонившись к краю стола. Плечи всё ещё помнили тепло дневной работы, но внутри уже начинало подниматься другое — то самое, что я боялась называть.

— А вы знаете, кто вы — без всех этих титулов и должностей?

Мой собеседник медленно обернулся. Его лицо было мягким, чуть уставшим, но по-настоящему спокойным.

— Сегодня знал, — ответил он. — Сегодня я просто был. И мне этого оказалось… достаточно.

Я смотрела на него не как на герцога или мага, а как на обычного человека. И впервые с того момента, как я попала в этот мир, я действительно почувствовала, что стою рядом не с кем-то чужим, а с тем, кто тоже потерян, кто ищет и кто просто… живёт.

— Мне страшно, — призналась, голос чуть дрогнул, но я не отвела взгляда. — Потому что это всё начинает казаться реальным. А когда что-то настоящее — его ведь можно потерять.

Мужчина шагнул ближе. Неуверенно, будто давая мне время отступить. Но я не отступила. Не хотела.

— Мне тоже страшно, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы мы это потеряли. Ни вы. Ни я.

Мы стояли рядом без слов и без прикосновений. Но между нами уже не было пустоты. Воздух будто дрожал, насыщенный чем-то неуловимым — тем самым, что долго растёт внутри, не находя выхода, а потом вдруг выплёскивается в одном решении. Одном движении.

И тогда я почувствовала поцелуй.

Он был лёгким — почти невесомым, словно дуновение теплого ветра или прикосновение мечты, которую я даже боялась озвучить. Его губы едва коснулись моей щеки — неуверенно, бережно, будто Кристиан спрашивал разрешения даже тогда, когда уже действовал. А я… я не отпрянула.

Мир на мгновение стал тише. Всё исчезло: скрип старого дома, потрескивание печи, шелест деревьев за окном. Осталось только сердце, гулко бьющееся в груди, будто оно забыло, как быть просто спокойным. Оно не просто стучало — оно будто откликалось на зов.

Герцог отступил — всего на шаг, но его присутствие всё ещё витало в воздухе. Он смотрел на меня внимательно, чуть тревожно, но в его глазах не было извинений, не было вины. Только честность. Открытая, пугающая и в то же время… тёплая.

— Надеюсь, я вас не слишком шокировал, — произнёс он негромко. — Но я едва ли не впервые сделал то, что мне действительно хотелось.

Мужчина замолчал, будто и сам испугался сказанного. Потом выпрямился, как-то неловко отвёл взгляд, будто только сейчас осознал, насколько хрупким был этот момент.

— Спокойной ночи, — добавил он, слишком быстро, почти шёпотом, — и… спасибо.

После чего ушёл. Почти сбежал, оставив за собой шлейф тепла и недосказанности. А я осталась стоять посреди кухни, растерянная, растревоженная, с сердцем, которое колотилось в груди так, будто только что сбежало с привязи.

Я не знала, что чувствовала в это мгновение и не была уверена, что хочу в этом разобраться. Но точно знала одно — мне не было страшно. Не сейчас.

Я посмотрела на стол, на оставшуюся чашку, на заплутавший в углу