Голодала скотина, сухая почва не порождала должной растительности, способной насытить коров, коз и овец. Дуфф даже ездил в прибрежные города Худрос и Тирайду (которые худо-бедно сохраняли уровень жизни, пользуясь близостью к морю и относительно развитой торговлей), договариваясь о покупке корма, но это было дорого, и его не хватало надолго. Просто ещё один способ растянуть агонию. Охотники (Перреля Гистомса успешно сменили) перестали приносить дичь: всё повыбили, и зверьё ушло далеко в горы и глубины лесов. Лишь я, при помощи насекомых, время от времени находил драгоценные туши, на часть которых выменивал у Дуффа разные интересности вроде солений и сладостей — побаловать себя и братьев.

Про рыбу и речи не шло. В пересохших реках её не осталось. Говорят, в Прантохе ещё худо-бедно могли рыбачить, выходя в море, но и там всё не слава богу. Однако для них это был хоть какой-то способ пропитания. У нас же не было и этого.

Деревенские, особенно ополчение, раскрывшее Ауры, стали уходить «на заработки». Как я подозревал, путь их тоже вёл в города, ведь возвращаясь, они никогда не рассказывали о своих делах. Зато всегда брали с собой оружие, которое не забывали чистить и точить. Приносили деньги, которые помогали выживать: закупать инструменты, удобрения, ингредиенты, тот же корм для животных или продукты для людей.

Иногда вместе с деньгами приносили иные полезные вещи: украшения на обмен, одежду, ткань, новое оружие.

Было понятно, что занимались мужики не слишком хорошими делами. Я надеялся лишь на то, что они наёмничали, а не грабили, но особой надежды на это не питал.

С другой стороны, они делали то, что могли, ради выживания своих семей и близких. Добытые ценности обменивались на продукты и запасались в налог. Впрочем, обменивать или торговать стало трудно. Причина очевидна: земли стали опасными, так что караваны и путешественники почти пропали. Изредка приходили с большой охраной, но в основном с восточного участка Миизара. Жирные, лоснящиеся, надменные и чванливые. Может, я в чём-то преувеличиваю, но не зря говорят, что голодный сытого не разумеет. А я, хоть и не голодал, благодаря своим насекомым, которые легко могли питаться практически чем угодно, но отлично понимал ситуацию. К тому же не голодал лишь я. Я! Про остальных подобного сказать не мог.

Поэтому мы, жители Ностоя, принимали «добытое», распределяли и ждали прибытия караванов, чтобы купить полезных вещей и еды, которую продавали по цене шёлка и пряностей.

Остатка с трудом хватало на оплату сборщика налогов, Игнаца Ноблена, который с каждым годом приходил со всё большей охраной, со всё бóльшим брюхом и числом перстней на жирных пальцах.

Думаю, перед тем, как покину Ностой, я убью его. И всю его охрану. Ядовитые укусы мошкары прикончат всех, вне зависимости от уровня Боевых Искусств или даже Ауры — хотя лучше бы без последней.

Убивать, конечно же, буду ВНЕ деревни. Где-нибудь вдали, между поселениями. Хотя… убийства, наверное, всё равно повесят на местных. Может, не именно моей деревни, но какой-нибудь точно. Дерьмо… Вот что будет, когда Игнац Ноблен, сборщик налогов, попросту не вернётся? Кого обвинят? Кого направят наказывать? И кого наказывать? Сколько солдат приплывёт на запад Миизара, чтобы окончательно перебить жизнь на этом участке суши?

Иногда мне кажется, что на острове находились два государства. И пока восток процветал — во многом за счёт нас, запад становился всё более бедным, опасным и диким. Не уверен, что подобное продлится долго. Почему-то кажется, что ситуация вскоре перейдёт черту и люди бросят деревни, уходя в города или переселяясь на тот же восток. Пустят ли? Получится ли? А может, люди сбегут в горы? Прячась. Готовясь воевать.

И подготовка уже идёт.

Вчера, перед самым подъёмом в Мёртвые горы, я наткнулся на высушенный солнцем труп. Кто-то бросил его здесь, у подножья. Судя по состоянию, примерно две недели назад. Никакой одежды или вещей, всё сняли.

Установить причины смерти тоже не представлялось возможным. Слишком уж иссохло тело. Однако сам факт смерти налицо. Кто виновник? Случайность? Возможно, упал с обрыва? А может, именно те самые две недели назад мимо пробегал ещё один горный лев? Или солнечный удар?

Хех, а потом его нашли и обобрали. Ну да, ну да… в самом малопосещаемом, пустом и неудобном для прогулок месте! Гораздо реалистичнее вариант, что поработали разбойники. Но что они тут забыли? Местечко откровенно «никакое». Если бы не нужда в некоторых редких ингредиентах, таких как грибы чигасса, чёрная плесень и багровый порошок, оседающий на дне некоторых горных водоёмов, я бы и сам сюда не попёрся.

Реально, мать его, «Мёртвые горы»… Тут и правда очень сложно перемещаться: кроме пары относительно пригодных проходов, соединяющих Ностой и Прантох, — сплошные обрывы, сухие скалы и камни. Даже воздух странный… неподвижный, как в склепе. И ветра нет. Ветра нет! В горах! Это, сука, реально?..

Кхм, в общем, наткнуться тут на пусть и мёртвого человека — страшная редкость. Поэтому повторю вопрос — откуда труп? Бандиты встретили путника? Прикончили кого-то из своих?

Не зря ополчение в Ностое выросло до пятнадцати человек. Правда, с Аурой лишь пять «старичков» да ещё несколько жителей типа Дуффа. Остальные — вчерашние мужики-землепашцы и молодёжь, типа того же Кольто Шебора и Жаруба Вуруса. До сих пор поминаю уродов «добрым» словом.

Парней смогли натаскать до вполне приличного уровня. Более того, они даже ходили с остальными «на дело», после чего несколько дней изображали важных индюков, пока Сатор лично тумаков не всыпал, объяснив, что язык надо держать на замке́, а лучше — в жопе.

Дошло до того, что староста Дуфф собрал всё ополчение и произнёс короткую, но запоминающуюся речь, суть которой сводилась к тому, что он лично челюсть вырвет тому, кто станет болтать.

«Потому что если начнёте болтать среди своих, то рано или поздно информация дойдёт до чужих. Нам такого не надо. Пусть люди подозревают, пусть догадываются, но пока кто-то языком молоть не начнёт, уверенности не будет», — такими словами закончил староста свою речь, которую я подслушал при помощи мошек.

Мужик дело говорил, надо мотать на метафорический ус.

— Вот только если бы ещё чему-то хорошему учил, — поморщился я.

Иной раз, когда я думал, до каких гадостей человек готов опуститься ради выживания, становилось не по себе. Особенно мерзко было, когда я понимал, что и сам недалеко от них ушёл.