Вождь подошел к столу и резко, почти грубо, выколотил в пепельницу свою трубку.

— Враг не спрашивает нас, канонично ли то, что он делает. Он не созывает соборов, чтобы решить, использовать ли против нас армии живых мертвецов. Он просто это делает. И он победит. Да он уже почти победил, потому что мертвецов в разы больше чем живых! И тогда не будет ни вашей Церкви, ни ваших прихожан. Не будет и СССР. Не будет даже царства этого самого абсолютного Зла, против которого вы так непоколебимо стоите (ну, это Иосиф Виссарионович, конечно, палку-то перегнул — Люцифер еще тот жучара)!

Патриарх Сергий смотрел перед собой, его пальцы бессознательно перебирали четки. В его лице шла жестокая борьба. Догматы, устои, сама вера, столетиями стоявшие неколебимо, рушились под жестоким напором реальности. Он закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от невыносимого выбора.

Его никто не трогал до тех пор, пока он сам медленно не открыл глаза. Казалось, за те несколько мгновений, что он провел в тишине собственной души, он постарел на десятилетия. Глубокая, неизгладимая скорбь легла морщинами у его глаз и рта. Но когда он заговорил, его голос, тихий и подчас прерывающийся, был тверд, как скала, и не допускал никаких сомнений.

— Иосиф Виссарионович, — начал он, и в его обращении прозвучало нечто большее, чем просто формальное уважение к власти, — вы просите меня понять вас, как русского человека. Я и есть русский человек. И я вижу гибель, что наступает на нас. Но именно поэтому я должен объяснить вам, что случится в тот самый миг, если Церковь, даже мыслью, даже молчаливым согласием, примет подобную помощь.

Он сделал паузу, собираясь с духом, чтобы облечь в слова ту страшную истину, что виделась лишь ему одному.

— Вера, — продолжил Патриарх, и его взгляд стал остекленевшим, устремленным внутрь, будто он прямо сейчас в этот самый момент наблюдал за грядущим, — та самая, исконно русская, с появлением этой нечисти, этой фашистской некро-твари, вопреки всем ожиданиям, стала стремительно укрепляться в наших войсках. Солдаты в окопах, видя непостижимый ужас, ищут спасения не только в штыке и пуле, но и в молитве. Они крестятся перед атакой, они носят нательные крестики, вырезанные из гильз. Их души, отчаявшись, ухватились за последнюю надежду — надежду на Бога. И эта надежда сейчас творит самые настоящие чудеса стойкости. Так вот, знайте: стоит нам лишь допустить мысль о сговоре с Тьмой, как эта Вера, это хрупкое, но крепнущее единение душ перед Ликом Господним, — рухнет в одночасье. Она обратится в прах и пепел. И что тогда будет держать нашего солдата в траншее, когда на него пойдет вал живых мертвецов? Одна лишь ненависть? Ее не хватит. Ненависть слепа и быстро истощается. А Вера — нет!

Он перевел дух, и его пальцы снова пробежались по бусинам четок, будто ища в них дополнительную опору.

— Господь видит наши сомнения, страх и наши муки. Но Он видит и нашу стойкость. Вы не видите всего, что происходит в духовных семинариях и церквах по всей стране. А я вижу донесения, я слышу голоса братьев… Там все чаще и чаще случаются случаи подлинного, явного обретения священниками Божественной Благодати. Молодые иереи, почти мальчишки, читая молитвы над оскверненными телами, вдруг ощущают прилив такой силы, что воздух вокруг них начинает сиять и искриться! И все они в едином порыве рвутся на фронт! Это — не мои фантазии. Это — факты!

Голос Патриарха окреп, в нем зазвучали обертоны неподдельного изумления перед настоящими проявлениями Божественного Чуда.

— И это — не только избранные, не только старцы и прозорливцы. Даже самые обычные, рядовые священники, те, что еще вчера сомневались и колебались, — настолько укрепились в Вере перед лицом этого адского наваждения, что их обряды, ранее, увы, не действовавшие на мертвецов, теперь… заработали. Их молитвы становятся горячее, их слова проникают в самые ожесточенные сердца, они творят чудеса веры, исцеляя не тела, но души, возвращая надежду отчаявшимся.

Святая вода обжигает их как кислота, крестное знамение, поставленное с истинной Верой, останавливает их как пуля. Это — ответ Господа на вызов Тьмы. Это — Его помощь. Это — реальная сила, которая уже сейчас, сегодня, помогает нашим войскам. Сила Света, которая встает на пути силы Тьмы. И она растет. Растет с каждой искренней молитвой, с каждым проявлением настоящей, жертвенной Веры!

Патриарх Сергий замолчал, наклонился вперед, впиваясь пронзительным, почти жгучим взглядом в желтые рысьи глаза товарища Сталина. Затем Глава Православной Церкви глубоко вздохнул, и его голос, наполненный неизбывной печалью, но обретший железную твердость, вновь нарушил гнетущее молчание.

— Иосиф Виссарионович, ваши слова исходят из заботы о земном, о телесном выживании народа. И эта забота достойна уважения. Но вы, простите меня, смотрите под ноги, тогда как надо видеть Небо. Вы просите нас, пастырей, отступить от догматов ради спасения тел. Но я должен объяснить вам, что случится в тот самый момент, если Церковь, даже молчаливо, даже без благословения, примет подобную помощь…

Патриарх сделал паузу, собираясь с мыслями. Потом обвел взглядом присутствующих, и его глаза остановились на лике Спасителя, висевшего в углу кабинета — Сталин, вопреки всему, позволил-таки разместить в кабинете икону.

— Вы не видите того, что видим мы, — продолжил священник. — Он с силой сжал четки в руке, и костяшки тихо щелкнули. — Я тоже получаю донесения с фронтов: сила наших братьев растет с каждым днем, пропорционально натиску Зла. Господь не оставляет нас, Он дает оружие, но оружие духовное, которое действует лишь при чистоте Веры.

Патриарх Сергий склонил голову, а затем поднял ее вновь, и в его взгляде вспыхнул огонь непоколебимой решимости.

— И я должен… я просто обязан попросить вас, Иосиф Виссарионович, учесть главное: если Церковь, хранительница этой силы, сделает хотя бы шаг навстречу…или пойдет на контакт с дьяволом, пусть даже с самой благочестивой целью… Она навсегда лишится помощи Господа. Подчас она незрима, да. Мы не видим прекрасных ликов ангелов над полем боя, не созерцаем их светящихся нимбов. Но помощь эта — весьма существенна. Она — в той самой стойкости духа, о которой я говорю. Она — в тех чудесах, которые уже творятся. Отвернитесь от нее сейчас, и она отвернется от нас уже навсегда. И тогда… тогда на пути уже абсолютного, восторжествовавшего Зла встать будет действительно некому. Ни