Вопрос был только в том, кто первым воспользуется новой дырой: он или что-то снизу.

Узкая, наконец-то прорезанная щель смотрела на него чёрным глазом. Из глубины тянуло другим воздухом — плотным, сухим, как в запечатанном сундуке. Талморский маг понимал: дальше будет хуже. Двемеры не закрывали нижние уровни просто так. Если там сидит что-то, что заставило их поставить сюда такую заглушку, эфирная пушка может понадобиться ещё раз. Возможно, не один.

Илвасион посмотрел на своё творение.

Пушка стояла, опираясь стволом на край выбитой плиты. Металл на её корпусе покрылся тончайшей сетью трещин, блок пластин почернел по краям. Накопительный кристалл светился тускло, как человек после лихорадки. Жила ли система после такого удара, он ещё не знал.

— Если выживет, — устало подумал эльф, — будем считать, что это был не выстрел, а первый протокол.

Он снял упор с плеча, аккуратно отцепил конструкцию от экзоскелета. В руках она казалась тяжелее, чем прежде. Отнёс на пару шагов в сторону, прикинул, сколько времени потребуется на ремонт и доработку. Поток ещё долго будет сопротивляться повторам. Да и его собственный — тоже.

Нижние уровни ждали. Путь был открыт. Слишком шумно, слишком грубо, но иначе нельзя.

Талморский писарь ещё раз посмотрел вниз, в темноту, и почувствовал, как где-то далеко внизу, под слоями камня и металла, что-то отвечает ему. Не голос, не звук. Просто изменение ритма в узле.

Двемерский город понял, что кто-то всё-таки нашёл способ тронуть то, что они когда-то решили сделать недоступным.

Что ж. Теперь у них была общая проблема.

Нижний уровень встретил его не тьмой, а тишиной. Такой плотной, что каждый шаг отзывался не звуком, а почти физическим ощущением, будто по суставам проводили металлической линейкой. Экзоскелет глухо поскрипывал на изгибах, но даже это здесь глушилось. Воздух был сухим и холодным, без привычной сырой гари двемерских машин. Пахло железом, пылью и чем-то ещё… вымершим.

Илвасион спустился по узкому шахтному колодцу, пользуясь старой лестницей, чьи перекладины едва выдерживали его вес вместе с каркасом и пушкой. Когда наконец ступни коснулись твёрдой площадки, он несколько секунд стоял, привыкая к пространству. Здесь не было привычных уровней и мостиков. Зал уходил в темноту, действительно огромный, но глухой. Ни одного движущегося автомата, ни одного светящегося кристалла. Только редкие, мёртвые каркасы колонн, вросшие в пол, как давно высохшие стволы.

Свет от кристалла на жезле выхватил впереди нечто непривычное для двемерской архитектуры: цилиндрический блок, утопленный в пол и стену одновременно. Не как их привычные машины, изломанные, угловатые, с шестернями и суставами. Это было гладкое, почти органично закруглённое тело из бледного металла, охваченное кольцами. Вдоль боков шли толстые трубки и кабели, уходящие в стены. В центре — овальное стекло, сейчас абсолютно чёрное.

Криокамера.

Слово всплыло в голове не как знание этого мира, а как осколок прежнего. Илвасион даже не сразу понял, что думает не по-таморски, а по-человечески. Сердце неприятно толкнуло грудную клетку. Он медленно приблизился, чувствуя, как холод густеет, будто воздух сжимают вокруг него.

Поверхность капсулы была покрыта тонкой сеткой рисунка: не руны и не двемерские насечки. Скорее, схемы. Чёрные, почти выжженные в металле линии, сходящиеся к контуру окна. Редкие кристаллы по ободу были мертвы. Ни света, ни звука. Единственное, что выдавало в этой штуке живую систему, — лёгкое, ровное шипение где-то глубоко внутри.

Талморец сделал ещё шаг, поднял пушку, больше инстинктивно, чем осознанно. В такой тишине любое движение казалось нарушением. Ствол, утяжелённый индуктором и кристаллом, врезался в плечевой упор экзоскелета. Он собирался сначала посмотреть, найти панель, понять структуру. В крайнем случае — вскрыть по-своему.

Он сделал второй шаг.

В тот же миг воздух в зале хрипло втянулся, как грудь давно не дышавшего человека.

По поверхности капсулы разом вспыхнули тонкие, призрачные линии. Рисунок ожил, пробежал по металлу, как молния по туче. Кристаллы на ободе рвано зажглись, обдавая зал мертвенно-голубым светом. Илвасион едва не зажмурился: глаза, привыкшие к мягкому жёлтому свету его кристалла, дёрнуло от резкого контраста.

Из глубины капсулы донёсся тяжёлый, вязкий звук — словно что-то очень старое и очень плотное вырывали из льда. Стекло, до того чёрное, изнутри залило слабым зеленоватым сиянием. На мгновение там промелькнули только хаотичные тени, затем контуры стали складываться.

«Поздно», — мелькнула сухая мысль. — «Ты уже запустил протокол».

Он чуть отступил в сторону, поднял пушку до уровня груди, чувствуя, как кристалл внутри неё откликается на всплеск чужой энергии. Пульс в висках совпал с чужим ритмом. Двемерский узел, казалось, проснулся вместе с этим блоком: где-то далеко, над головой, чуть дрогнули магистрали.

Капсула вздохнула.

Что-то щёлкнуло в районе креплений. С боков в потолок ушёл пар, густой, белый, с хриплым шипением. В зале резко похолодало, кожу обдало морозной болью. Илвасион почувствовал, как на ресницах тут же собираются крошечные кристаллики льда.

Стекло изнутри затянуло молочным туманом. А потом в этом тумане, совсем близко, упёрлись две руки.

Тяжёлые, широкие ладони с короткими пальцами и мощными фалангами. Кожа под стеклом казалась белее самого инея, жилы на тыльной стороне проступали тонкими синими линиями. Ладони толкнули — неторопливо, уверенно. Стекло дрогнуло. Замки по бокам клацнули один за другим, как щёлкают замёрзшие пружины. Передняя панель капсулы поползла в сторону, выпуская облако ледяного пара.

Из холодного нутра вывалился сначала пар, потом силуэт.

Он был крупнее, чем любой норд, которого Илвасион видел в Маркрафте. Не по росту даже, а по плотности. Белокожий, словно его только что отлепили от льда. Бритый череп отливал матовым блеском, будто ледяной камень. На глазах — массивные сварочные очки с тёмными стёклами, врезавшиеся в кожу грубыми бороздами. На губах — ни усмешки, ни гримасы. Пустое, спокойное лицо человека, которого вытащили из сна и не спросили мнения.

Он стоял, покачиваясь, выдыхая пар, как только что растопленный голем. На плечах висели остатки странного, незнакомого комбеза — материал, которого Илвасион не узнавал ни как местную ткань, ни как двемерскую броню. Плотные ремни, ржавые застёжки, едва уловимый запах машинного масла и чего-то химического.

Пушку он заметил почти сразу.

Голова чуть повернулась, тёмные стёкла очков уткнулись в направленный на него ствол. Илвасион