Выйдя на вечернюю прогулку со свежевымытой Момо, я старательно мониторил интернет-пространство на предмет оригинальных мест. Прошел уже целый час, а я так и не прислал Каору координаты места встречи. И всё благодаря моей Тоне Монтане, муку ей на ухо.

Стоп, вот что-то любопытное, кафе «Танец Кальмара». Отзывы положительные, все хвалят аутентичность с одной стороны, и оригинальность блюд с другой. С первым я может и не попадаю, хотя, если вспомнить, наша первая встреча в центре развлечений для детей от нуля до ста закончилась для меня долгом в шесть миллионов. Э-э, ну конечно не совсем так, должен был прежний я за весьма странное пари, ну да и ладно, сам кредитованный почил в бозе, а мне, как право-, а правильнее даже, тело-преемнику оплачивать вексель.

Листаю отзывы, куча звезд и странных комментариев, а, пойдёт. На крайний случай перебазируемся, а что тут со столиками? Можно даже забронировать на сегодня, ну, видимо место явно не самый топ, как раз для спокойного, размеренного разговора. Переслав координаты, практически мгновенно получаю задорный смайл. Отлично, рыбка клюнула, пора выдвигаться к водоёму.

— Момо, нам пора, — я был вынужден отвлечь её от эстафеты между двумя лавками, — бежим, бежим скорее.

За десять минут до времени «Ч» я уже был рядом с выбранным заведением. Ну, ничего так, чистенько, мог бы я сказать, но не буду. Аутентичностью кафе отличалось, вот только не совсем той, о которой я подумал. Небольшой зал, сети на стенах, куча морских и рыболовных аксессуаров была разбросана по стенам и даже потолку. Этакая смесь рубки маленькой барки с жилищем рыбака, с антуражем морской каюты Джека Воробья. Простите, капитана Джека Воробья. И замешано это всё на дизайне кафе Красти Краб. Но надо отдать должное, ароматы в воздухе висели божественные. Пока я пытался обонянием разобрать, что сейчас готовят, сзади уже подошел Каору. Он был несколько удивлен моим выбором, но признался, что слышал от знакомых, что это место точно стоит посетить.

Расположившись за столиком, мы оперативно сделали заказ (обслуживал нас, кстати, сам хозяин, пожилой, седой, но весьма подвижный старичок) и разговорились. Сначала как водиться, обменялись новостями за прошедшую неделю, тут в целом скорее хвалился я, жизнь Каору была совсем не такой насыщенной.

Но всё это было лишь прелюдией к основной теме нашей встречи, о которой, правда, мой собеседник еще не догадывался. Получив заказ и уже порядком его употребив, я, наконец, перешел в наступление.

— Сато-кун, — прервав поглощение кальмара, спросил я, — не могу не поинтересоваться, с чем было связано твоё такое странное поведение возле моего дома в прошлый раз.

— В прошлый раз? Что ты имеешь в виду? — отмахнулся он, но по его жестам и дрогнувшему голосу мне стало ясно, что он прекрасно понимает, о чём я говорю.

— Когда мы с тобой пересекались прошлый раз, и ты оказался возле моего дома, — спокойно повторил я, а сам пристально смотрел на него. В глазах читался испуг и что-то ещё, я пока не понял.

— Эм, Канэко-кун, — парень начал юлить, — какая-то странная тема пятничного вечера, не находишь?

— Возможно, — согласился я, — но раз такое дело, давая я напрямую спрошу у тебя. Ты знаешь такого человека, как Сато Кийоко?

Возникла пауза. Звуки кафе, а в этот день здесь всё-таки было достаточно многолюдно, сделались неожиданно очень громкими. Каору отвёл от меня взгляд, а пальцы стали нервно барабанить по столу. Он сделал глоток лимонада, но напиток словно застрял у него в горле. Он закашлялся, и глаза блеснули, теперь было непонятно отчего.

— Она, — тихим прерывистым голосом сказал он, вот только было непонятно кому. Казалось, что он хоть и находился рядом со мной, мысленно оказался в другом месте, и, кажется даже, в другом времени. — Она моя бабушка. По отцу.

Повисла еще одна пауза. Он закрыл глаза на пару минут, собираясь с силами. Когда наконец они открылись, то я прочел в них только боль и стыд.

— Когда мне было десять лет, — он наконец собрался с мыслями, — мои родители переехали в Токио. И не просто переехали, это было как будто бегство. После ссоры, самой страшной ссоры в моей жизни. Моя мать, она кричала, — его рука сжимала стакан с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Так кричала, что у меня в ушах неделю звенело. Кричала, какой дед сатрап. Что он разрушил что-то очень важное, для всей нашей семьи. Я не понял тогда, что именно. Помню только ощущение обиды. Она называла дедушку с бабушкой отбросами. Позором. Говорила, что они опозорили себя, — Каору делает еще один маленький глоток, рука заметно дрожит. Голос становится совсем тихим, шепотом. — Что они не хотят меня видеть. Что если я приду к ним, то меня не пустят даже на порог.

Я сидел и молчал, понимая, как важно ему сейчас выговориться.

— Я плакал тогда. Прятался в своей комнате в новом токийском доме. Плакал тихо, чтобы не услышали. Потому что, если бы они узнали, что я плачу по ним. — Он резко замотал головой, словно отгоняя какое-то воспоминание. — А потом, я просто закрылся. Зарылся в книги, в учебу. Стал лучшим в классе, потом в школе, потом в университете. Как будто, если я буду идеальным, то что-то изменится. — Он бессильно развёл руками, — с чего я вообще такое взял? Или на что надеялся?

— А дальше, — продолжил он после небольшой паузы, — появилась эта многообещающая работа в Vallen, возвращение в Осаку. Я проходил мимо этого дома, наверное, сотню раз, — Его взгляд стал отрешенным, — я даже видел её несколько раз, издалека, — его голос еще сильнее задрожал, — я останавливался, уже было направлялся к ней, но ноги словно врастали в асфальт. Сердце колотилось так сильно, что я боялся, что оно выпрыгнет.

Я сидел перед ним и слушал, сейчас я ничем не мог ему помочь, ему нужно было выговориться, сколько же лет он это держал в себе.

— Я представлял, как стучу в дверь, она открывает, — он отпил из стакана газировки, поднеся его ко рту трясущимися руками, — она открывает, смотрит на меня. И говорит всё