— Здесь, — маг-теоретик постучал длинным пальцем по цифрам, — указано, что добыча руды возросла, а отгрузка в порты осталась на прежнем уровне. Почему?

Нордские чиновники замялись почти синхронно. Сигурд сжал губы, Торвальд потёр шею. Слишком ясно. Илвасион понял: кто-то решил сыграть против цепочки, но сыграл неуклюже, пожаловавшись «старшим товарищам».

Талморский писарь медленно шагнул вперёд.

— Разрешите, — вежливо произнёс он и подвинул к себе папку. — Здесь ошибка в формулировке.

Коллега-маг прищурился.

— Ошибка?

— В отчёте совмещены разные периоды, — пояснил эльф, раскладывая бумаги так же спокойно, как раскладывал внутренние схемы. — Часть данных относится к кварталу до ремонта шахт, часть — после. Если разделить их корректно, картина будет другой.

Он не стал защищать нордов. Не стал их сдавать. Просто аккуратно переписал историю.

Пара быстрых поправок, пара ссылок на дополнительные ведомости, которые он сам и составлял, — и графики начали сходиться. Да, потери местами выглядели подозрительно, но уже не так кричащие, чтобы вызвать мгновенный гнев талморских надзирающих. Выглядело это как типичная человеческая небрежность, а не как слаженная схема хищений.

— Вы заранее держали это под контролем? — спросил маг-надзиратель, в упор глядя на собрата.

— Я держал под контролем документы, — безупречно ответил Илвасион. — Любые попытки людей играть с цифрами неизбежно проявляются в отчётах. Я считал, что внутренними методами мы справимся быстрее, чем если поднимать вопрос на более высокий уровень.

Фраза была выверена так, чтобы каждый услышал в ней своё. Эльфы — заботу о репутации Талмора. Норды — обещание не вытаскивать их грязное бельё наверх, пока они не доводят ситуацию до полного абсурда.

Маг-теоретик ещё какое-то время изучал бумаги, потом кивнул.

— Впредь — чётче, — бросил он нордам. — Если ваши люди воруют, делайте это аккуратнее. Нам не нужны скандалы. И следи за этим дальше, Илвасион. Ты это умеешь.

В этих словах, сказанных почти небрежно, прозвучало то, чего не услышал никто, кроме самого писаря: ему официально поручили то, что он и так делал. Контроль. Без прописанных границ. Без инструкции. С высказанным вслух доверием.

Когда всё закончилось, нордские чиновники расходились по одному. Кто-то отводил глаза, кто-то благодарил косвенно, не произнося имени. Сигурд лишь коротко кивнул талморцу:

— Были бы у нас все такие «любители порядка», город давно бы перестал шататься.

Илвасион не ответил. Ему больше не требовалось ничего подтверждать словами. В этот момент он чётко видел, как его собственные нити проходят через весь зал.

Наверху — два эльфа, считающие, что держат город, потому что на их стол ложатся итоговые отчёты. Ниже — десяток нордов, привыкших тянуть из системы всё, что можно, пока это не разрушает каркас. Под ними — стража, лавочники, полукровки, дети, нищие. А где-то между всеми слоями — он, скромный маг-писарь, который сидит в точке пересечения и видит, как информация течёт по всем этим жилам.

Он не был ярлом, не командовал войском, не носил символов власти. Его власть была другой: если талморец сегодня решил, что какое-то распоряжение не должно пройти, оно начинало тонуть. Если эльф посчитал, что какой-то человек должен подняться чуть выше, тот внезапно получал выгодный контракт, благосклонный отзыв или нужную рекомендацию. Если Илвасион приходил к выводу, что чья-то фамилия стала слишком опасной для баланса города, на неё постепенно навешивались проверки, ревизии и неприятные вопросы, пока человек сам не начинал ошибаться чаще обычного.

Эльфийские коллеги этого не замечали. Для них он был всего лишь ещё одним инструментом власти Талмора над людьми. Маркрафт видел чуть больше, но тоже не до конца: таморца воспринимали как странного чиновника, который умеет «решать вопросы бумагами» и почему-то иногда встаёт на сторону тех, кто обычно никого не интересует.

Незримая власть тем и удобна, что её можно отрицать. Но каждый раз, когда в городе происходила маленькая «случайность» — сменяли надсмотрщика, закрывали особенно грязную лавку, переносили патруль, давая кварталу полукровок лишнюю ночь без облав, — в чьих-то руках тихо шелестела бумага с аккуратным, холодным почерком талморского писаря.

Илвасион не обольщался. Любую сеть можно разорвать, любую власть — отнять. Но до тех пор, пока эльфийский надзор был занят общими сводками, а нордские чиновники — собственными карманами, у него оставалось пространство между слоями. Полоса тени, где можно выстраивать свой порядок, не называя его вслух.

В этом промежутке маг-писарь и поселился. И город, сам того не замечая, понемногу начинал дышать в такт его решениям.

Глава 12

Ночью Маркрафт становился проще. Наверху оставались только смех, ругань и пьяные песни, а всё, что имело значение, сползало вниз: вода, грязь, тепло и талморский писарь, который уже знал каждую неровность на лестнице к двемерскому люку.

Крышка поддавалась под рукой почти без скрипа. Илвасион заранее смазывал петли чем-то, что на рынке продавали как «масло для дверей», а в его голове значилось как «снижение шума системы». Лампа опускалась первой, отбрасывая на стены тусклое пятно. Следом спускался тонкий силуэт эльфа, завернутый в неприметную тёмную ткань, без талморских украшений, без эмблем. Внизу талморцу не нужно было ничьё знамя.

Тоннель встречал привычным запахом металла, сырости и древнего, неумирающего тепла. Где-то глубоко внутри узла гудели потоки, ритмичные, как сердцебиение чужого, слишком большого организма. Эльф останавливался на нижней ступени, давал себе несколько ударов сердца, чтобы подстроиться под этот ритм, и только потом шел дальше.

Сначала — по коридору, вырубленному людьми, грубо, с видимыми следами кирок. Затем стены начинали плавиться в нечто другое: камень сменялся панелями, швы исчезали, углы становились слишком правильными, чтобы быть ручной работой. Двемеры не строили. Они собирали.

Узкие мостики, платформы, круговые галереи — за прошедшие недели талморский маг выучил половину доступного ему уровня наизусть. Знал, где патрулируют пауки, где проходят тяжёлые механизмы, где стоит лучше не дышать слишком громко. Знал, какие панели можно трогать, а какие отвечают молчанием, как оскорблённые боги.

Каждую ночь он приносил с собой одну и ту же сумку: инструменты, несколько чистых платков, пару двемерских деталей из вчерашних трофеев, блокнот. Уносил всегда разное. Иногда — новые шестерёнки. Иногда — схемы. Иногда — чужую ошибку, пойманную в металле.

Первым делом талморец всегда искал «подопытного». Сегодня выбор пал на небольшую сферу-наблюдателя, тихо плававшую под потолком над одной из галерей. Линзы мерцали мягким светом, корпус был гладким, без