В этот момент на грязном подоконнике громко каркнул большой черный ворон. Он пару раз шумно взмахнул своими угольно-черными крыльями, подняв в воздух клубы пыли, и, словно зловещая тень, растворился в пасмурном небе.

Лео невольно поежился, и на его лице отразился легкий испуг.

— Ворон на окне — дурной знак, Ваша Светлость. Предвестник беды и несчастья.

Я нахмурился, чувствуя, как в груди зарождается какое-то смутное и необъяснимое беспокойство. Я отмахнулся от суеверных убеждений Лео, однако неприятное предчувствие почему-то отказалось отступать, словно холодная лапа, сжимающая сердце.

Я полюбил Аэлиту с первого взгляда, буквально с первого мгновения, как только увидел ее прекрасные глаза, полные грусти и нежности. Её смелость, добросердечность, острый ум… Она была совершенно не такой, как те избалованные и лицемерные аристократки, которые вились вокруг меня, словно мотыльки вокруг пламени свечи, ради титула и богатства. Я искренне хотел доказать ей свою преданность, открыть перед ней всю глубину своих чувств, предложить ей свою руку и сердце, но она сбежала, не захотев поверить в мою искренность и напуганная моим положением. Но я не допущу, чтобы она пропала ещё раз или чтобы кто-то посмел ее обидеть, пока я жив.

— Подай мне плащ, Лео, и прикажи конюху седлать моего коня, — приказал я, резко поднимаясь с места и отбрасывая стул в сторону. — Долго объяснять, не нравится мне все это. Что-то происходит, я это чувствую. Думаю, с ней что-то случилось и она в опасности.

Мое сердце сжалось от внезапной невыносимой тревоги за Аэлиту. Она была слишком добра и уязвима в этом враждебном и жестоком месте. И я должен был любой ценой ее защитить. Что бы там ни было, я ее найду. Чего бы мне это ни стоило. Я чувствовал кожей, что времени осталось совсем немного, каждая минута промедления может оказаться роковой. Нужно спешить, иначе я никогда себе не прощу, если с ней случится непоправимое.

Ветер, словно разъяренный зверь, свистел в ушах, хлестал по лицу, неся с собой запах грядущей бури. Мой конь, черный как сама ночь, с развевающейся гривой, словно выпущенная стрела ворвался во двор дома Аэлиты. Уже почти совсем стемнело, и в сгущающихся сумерках все казалось еще более мрачным и зловещим, чем на самом деле. Луна, прятавшаяся за рваными клочьями туч, лишь изредка бросала бледные лучи на землю, выхватывая из темноты искаженные тени. Я спрыгнул с седла, не дожидаясь, пока разгоряченная лошадь полностью остановится, и, с трудом удерживая равновесие, распахнул незапертую дверь.

Холодный воздух ударил в лицо, принеся с собой запах запустения. То, что я увидел внутри, повергло меня в настоящий ужас, сковало льдом каждую клеточку тела, отняло дар речи. Все было перевернуто вверх дном, словно в доме побывала целая шайка мародеров: опрокинутая мебель, разбросанные вещи, осколки разбитой посуды, усыпавшие пол. В воздухе витал тяжелый, удушающий запах борьбы и… страха. Он пропитывал все вокруг, заставляя сердце бешено колотиться в груди, а руки дрожать. Словно здесь пронесся не просто ураган, а настоящий вихрь злобы и насилия, оставив после себя лишь руины и пепел. Тишина, давящая и зловещая, лишь усиливала ощущение безысходности.

"Она сбежала? Нет, так не сбегают, ее точно похитили!" — пронеслось в голове, словно хлесткий удар хлыста, обжигающий кожу, наносящий нестерпимую боль. Отчаяние ядовитой змеей обвилось вокруг шеи, сдавило горло, не давая дышать полной грудью. Я проклинал себя за то, что снова упустил ее, за то, что позволил ей оказаться в опасности, за свою самоуверенность и медлительность. Думал, что у меня есть еще немного времени, чтобы все обдумать и спланировать, а оказалось, что я опоздал, что каждая секунда промедления может стоить ей жизни.

— Аэлита! — крикнул я, срывая голос, надеясь на чудо, на то, что она отзовется, выйдет из тени, скажет, что все в порядке. Но в ответ была лишь зловещая тишина, нарушаемая лишь моим собственным тяжелым и сбивчивым дыханием да потрескиванием половиц под ногами.

Я уже собирался броситься обратно на коня, чтобы немедленно начать поиски, прочесать каждый уголок в округе, когда вдруг услышал карканье, пронзившее ночную тишину, словно лезвие ножа.

— Карр! — раздалось совсем рядом, словно кто-то окликнул меня по имени.

Я резко обернулся и увидел его — ворона. Того самого, что вальяжно восседал на подоконнике в прокуренном трактире, словно важный господин, наблюдающий за происходящим вокруг. Но на этот раз его взгляд казался… осмысленным, пронзительным, словно он знал что-то, что было скрыто от меня.

— Да что… — начал я, пытаясь понять, мерещится ли все это мне или я сошел с ума от переживаний. Но не успел договорить, как ворон произнес то, что заставило меня замереть на месте.

— Карр! Ваша Милость, — прогремело у меня над ухом, словно раскат грома, оглушая и повергая в шок.

Я замер, не в силах пошевелиться, будто бы корни проросли сквозь землю, сковали мои ноги. Ворон… говорит? Это казалось невозможным, бредом, кошмаром, плодом моего воспаленного воображения, вызванного усталостью и переживаниями. Но голос был отчетливым, ясным, и он обращался ко мне, зная мой титул. Секундное оцепенение сменилось острым любопытством, а затем и недоверием. Сейчас не время удивляться и сомневаться, нужно слушать, что он скажет. Мне отчего-то показалось, что это очень важно и касается Аэлиты.

— Аэлита не сбежала, хоть и собиралась, — прокаркал ворон, склонив набок свою черную блестящую голову и внимательно разглядывая меня одним глазом. — Ее похитила старуха-соседка Берта. Снотворное в компот подмешала, дурища безмозглая.

Я в полном изумлении смотрел на говорящую птицу, не в силах произнести ни слова. Берта? Эта сморщенная старушка, о которой рассказывала Аэлита? Она казалась такой безобидной и беспомощной, что я никогда бы не подумал, что она способна на такое.

— Бабка сначала хотела подстроить так, чтобы все выглядело, будто Аэлита сама сбежала, оставив дом в беспорядке, — продолжал ворон, не обращая внимания на мое потрясение и изумление, словно говоря о самых обыденных вещах. — А на самом деле запереть ее у себя в темном и сыром подвале и пытать, чтобы Аэлита выболтала ей все